— А в семнадцать он машины угонять стал, — опять влезла в разговор баба Муза. — Задова тогда всей улице письмо читала, говорила, что если бы ей парня отдали, то из него бы вышел толк. А так — безотцовщина, мать с утра до ночи на работе.
— Да, Инка квартиру продала, чтобы сына от тюрьмы отмазать, переехала в коммуналку. Бабки приспособились говорить по очереди.
— Только зря. Все равно он плохо кончил. — Муза отхлебнула чуть-чуть абсента и утерла рот платочком. — Неверный ваш самогон будет. Сахара много. А салатики хорошие. Значит, Инка сюда пару раз приезжала, но без сына, одна. Говорила, он там захулиганился, спасу от него нет. Пить не пил, но шайку какую-то организовал, по ночам машины грабили, колеса снимали, радиво вытаскивали. Потом угонять стали. Еле Инка его от тюрьмы спасла. Затих он немного, но потом погиб через несколько лет. На машине разбился.
— А поподробнее известно?
— Поподробнее! — приказала Бэлка.
— Он вроде как обженился. Инка писала, привел девку молодую, к матери подселил. Почти у них все устаканилось, вдруг — бах! Машка тогда всей улице письмо читала. Девка эта подельницей оказалась. Шайку сынуля распустил, девку в помощницы взял. Они находили по объявлениям в газетах, кто машину хорошую продавал. Девка шла как покупательница, хозяин от девки ничего плохого не ждал и давал ей вокруг дома кружок сделать, машину проверить. Девка кружок делала и на второй заходила, вроде как стук какой-то услышала. И тогда ждал ее продавец долго, пока не доходило до него, что машину угнали. А она к своему любимому катила. Тот ее поджидал и что дальше с этой машиной делать хорошо знал. Они так много народу облапошили, хоть на них уже и охота началась. Вот. Салатики хорошие, а самогонка лебедой отдает.
— Полынью, — поправила баба Муза, отхлебнув глоточек и закусив фаршированной уткой. — Ох и вкусно мне девки! Хоть и горько.
Бэлка подкинула ей в фужер еще сахара.
— Так вот, — сказала Феня, — там вот как дело было. Просто триппер какой-то.
— Триллер, — опять поправила Муза.
— Да, ужастик. Машка всей улице письмо читала. Милиция подсадного клиента организовала. С дорогой машиной. Аркаша не устоял и девку свою заслал. Девка, как потом выяснилось, умела изменять свою внешность, поэтому ее все пострадавшие по-разному описывали. В общем, она пришла, и как обычно, попросила разрешить ей кружок сделать. Ей, понятное дело, разрешили, потому что с поличным брать решили. Она к своему хахалю рванула, он где надо к ней подсел в условленном месте. А милиции выяснить надо было, куда он эти машины гонит, поэтому их… это…
— Вели, — подсказала Бэлка.
— Вели. Только сын у Инки был стреляный воробей. Что-то ему не понравилось, стал он круги нарезать, проверять нет ли кого за ним. И тогда его решили просто с поличным… это…
— Взять, — подсказала Бэлка.
— Взять.
Я накрыла рюмки ладонями.
— Самогон, бабушки, потом. Сначала факты. Что еще известно?
— Известно, что пальбу открыл Аркаша этот. Был у него пистолет. Убил он двух в погонах, а сам уходить начал на бешеной скорости. Сбил двух пешеходов насмерть и сам влетел в столб. Машина всмятку, а его еле от руля отскребли. Вот такая неудачная операция. Машка всей улице письмо читала, а наутро померла — сердце. Хоть она этого Аркашу и видела только младенцем. Говорила, хорошо, что он разбился, все равно в тюрьме бы гнил всю жизнь.
— А девка? — спросила я.
— Что девка?
— Тоже погибла?
— Нет, девки, говорят, в машине не было. Пропала она. Сбегла. Растворилась в просторах отечества.
— А звали как?
— Кого?
— Да девку!
— Да кто же знает! — в один голос закричали бабки. — В письмах про это не было.
— И что, после гибели сына Никитина переехала сюда?
— Ну да. Машка померла, дом ей отписала. Инка говорила, что в том городе ее ничего не держит, только страшные воспоминания.
— Так почему она в этом доме не живет?
— Она почти сразу работу хорошую нашла, высо-ко-оп-лачива-емую, — по слогам произнесла Феня. Устроилась гу… прислугой, одним словом, в очень богатый дом. Там и живет. А эту развалюху даже не сдает, у нее в деньгах нужды нет.
— У кого она работает?
— Да кто ж знает-то! — опять вместе воскликнули бабки.
— Скрытная она очень стала, — вздохнула Феня. — И дом этот нехороший. Хоть и не живет там никто, а вечно там шорох какой-то, возня. Сколько всей улицей в милицию писали, Инке жаловались, только без толку. Она гордая стала, необщительная.
— Значит, Инка одинока?
— Как перст!
— И племянников у нее здесь нет?
— Да откудова?
— А фотографии ее сына Задова не показывала?
— Показывала. Всей улице. Лет двадцать назад. Карапуз как карапуз. Лупоглазый, лопоухий.
— Наливай! — сказала я Бэлке, чувствуя, что голова моя сейчас треснет от полученной информации, а нужно еще сопоставлять, соизмерять, и делать выводы.
— Дрянь эта «Ксента», — вздохнула Бэлка, разливая. — Не берет. Теперь буду только «Короля духов» брать.
— Не берет, — автоматически повторила я, думая о своем.
Бабки раскраснелись, то ли от абсента, то ли от ощущения, что приносят пользу стране.
— Эх! — сказала Феня, — У меня там в сараюшке балалайка есть! Петька мой зажигал!
— Да она под кроватью у меня давно! — хмыкнула Муза.
— Ах ты, зараза! — пухленькая Феня вскочила, чуть не опрокинув стол, и не успели мы с Бэлкой глазом моргнуть, как бабульки вцепились друг другу в ситцевые платочки.
— Брэк! — заорала Бэлка.
Бабки замерли, услышав странное, незнакомое слово.
— Ты все узнала? — спросила у меня Бэлка.
Я кивнула.
— Тогда официальную часть объявляю закрытой.
Бэлка залезла под кровать и действительно нашла там старенькую балалайку. Она отряхнула ее от пыли и протянула Фене.
— Ни один мужик не стоит испорченной прически, — назидательно сказала она старушкам. — Тем более, если он давно помер.
Феня взяла балалайку и чинно уселась за стол.
— Ну? — подначила ее баба Муза, и Феня, забренчав струнами, на самой высокой ноте вдруг пропела:
— Полюбила тракториста,
И, как водится, дала,
Всю неделю сиськи мыла
И соляркою ссала!
— Иих! — взвизгнула баба Муза.
— Классические бабушки! — вздохнула Бэлка, подперев рукой подбородок.
— Не ходите девки замуж,