Я зажала трофей в руке. Пусть убегает, пусть затеряется в толпе, лично мне она не больше не страшна. Я поняла, что в ней было не то. Природа любит гармонию, а она была недостаточно хороша для таких волос. Я рассмеялась, напялила парик на себя, и пошла обратно к догорающему дому. Теперь я тоже блондинка.
Это был очень хороший и, видимо, дорогой парик. Он плотно обхватывал голову специальной сеткой, но при этом не давил и давал дышать коже. Зря я тогда в театре не догадалась хорошенько подергать эту куклу за волосы. Знаю теперь, чьи короткие темные волосы я обнаружила на подушке в хибаре Гогота. Он, наверное, был единственным человеком, знавшим ее истинное лицо.
Внезапно пошел дождь. Впервые за все время, которое я пробыла в этом городе, небо расщедрилось на большие, сильные капли, которые били меня по щекам, приводя в чувство. Я шла по пыльной дороге босиком, у меня были длинные светлые волосы до пояса, разбитая щека и уставшее сердце. Да, и еще губы без помады. Я подумала, а не пореветь ли — ведь все равно идет дождь и лишняя вода не будет заметна — но как ни старалась, ничего не получилось. Пришлось снять очки, капли на стеклах сделали их бесполезными. В темноте без очков я совсем плохо видела, дома и деревья потеряли свои очертания. Я шла, ощущая приятную тяжесть волос на затылке, и размышляя о том, остынут ли чувства Бизона, когда он узнает, что его синеглазая и светловолосая мечта оказалась совсем не такой. Мне даже пришла в голову мысль, что если как следует потрясти Карину вниз головой, то можно вытрясти контактные линзы чудного синего цвета. И окажется она типичной татарочкой, темноглазой, темноволосой, с фамилией Кадырова…
Впереди, посреди дороги маячило дерево, и я хотела его обойти, но оно вдруг зашевелилось, задышало, пошло мне навстречу и стало Бизоном. Он держал в руках мои туфли и растерянно рассматривал меня в новом обличье. Он потрогал мои новые волосы, понюхал, потом подергал.
— Ну ни фига себе! — сказал Бизя.
— Теперь я тоже блондинка!
— Мечта идиотки.
— Идиота.
— Что?
— Идиота мечта.
— Да, — согласился он, содрал с меня парик и натянул на себя. — Мечта!
Я забрала у него туфли и сунула в них мокрые ноги. Мы пошли молча и медленно, как каторжники в кандалах. У моего напарника была чересчур роскошная шевелюра и окровавленная рука.
— Как ты оказался в городе? — спросила я.
— Я же говорил, — забубнил он, — попросил Ритку пробить адрес в Казани, она сказала, что такого нет, я забеспокоился… ведь ты должна была за помощью обратиться к Гоготу, а он — отрицательный герой…
— И ты за меня испугался! — засмеялась я.
— Да! — заорал он. — Испугался! Особенно, когда увидел вот это!
Из заднего кармана джинсов он вытащил смятую газету. Я развернула ее и в тусклом свете одинокого фонаря увидела на первой полосе свою фотографию в форме одежды трусы-ботинки.
— Мне очень льстит, что ты носишь мое изображение почти у сердца!
Он отобрал у меня газету и снова затолкал в задний карман штанов.
— Как она к тебе попала? Это местная газета.
— Лилька-трудовичка притащила в школу и сунула мне под нос. Ее многочисленные родственнички и друзья тащат ей со всех концов страны желтую прессу, она ее просто обожает. Тут тетка вернулась с курорта и привезла кипу местных газет. Бегу я утром на урок, налетает на меня Лилька: «Петь, — кричит, — хочу босоножки как у твоей журналистки!» Я ей: «Какая такая моя журналистка, и какие еще зимой босоножки?» Она: «Это здесь зима, а твоя на юг в стриптизерши подалась, знаменитой стала! Я все знаю, Петь!», и сует под нос мне эту газету. «Босоножки эти, — кричит, — стоят двести долларов!» Откуда у тебя, спрашивается, двести долларов?
— Сто пятьдесят, — буркнула я. — Ты сам сунул мне деньги перед отлетом.
— Я так и знал, что ты все потратишь на шмотки! — вздохнул он.
— Испугался и прилетел…
— Я понял, что ты слишком далеко зашла, что, скорее всего, одна не справишься, что…
— Откуда у тебя пистолет?
— Ты же сама сунула мне его перед отъездом!
— Ну да, и ты обозвал меня дурой! Но как ты прилетел по чужим документам, да еще с оружием?!
— Понимаешь, — он резко остановился, — я так подумал, что раз я смог проделать этот финт один раз, то почему бы мне его не повторить? Дал, кому надо, договорился с кем надо, и точно так же, на грузовом рейсе… Везде люди, у всех — дети. А я — учитель в школе элитного района города, с директором накоротке. Не последний человек.
— Хорошо, что долетел.
— Что ты имеешь в виду?
— Что самолет не разбился, в том числе.
Он снова зашагал, подставляя лицо дождю.
— Когда Ритка сообщила мне, что в Казани нет такого адреса, я очень испугался, ведь ты первым делом должна была сунуться с моим письмом к Гоготу.
Я усмехнулась.
— А на следующий день снова приехала Ритка, зазвала меня в учительскую и сообщила, что из Казани пришел запрос от какого-то мента на Дроздова Петра Петровича, и данные моего паспорта, которые знал только Мишка. Ночью я рванул сюда. Когда прилетел, сразу поехал в гараж к Гоготу, но там висели замки. Тогда я решил, что есть все шансы пересечься с ним в этой хибаре. Равно как и с тобой.
— Это ты закрыл все ставни и оставил открытой калитку? Ты валялся на кровати и читал про Пашку Корчагина? Ты приволок из дома мою старую фотографию?
— На двери был замок и я попал в дом через крышу. Я провалялся там до вечера, потом снова поехал в гараж. Охранники меня узнали и сказали, что Мишку все сегодня ищут, даже какая-то длинная баба. Я показал им газету с твоей фотографией, они сказали, что вроде похожа, только в одежде. Я помчался назад. На соседней улице увидел горбатый «запор» с надписью «King of spirits» и козу на крыше, которая рассматривала звезды. Я понял, что без тебя здесь не обошлось, и постучал в калитку. Открыла старушка божий одуванчик и запричитала. Да, живет здесь Элка, только если к утру не вернется, хана ей, бабке, потому что доить на крыше только она умеет, а покупатель лишь с утра бывает, уйдет покупатель. Я поклялся, что к утру тебя приведу. Остальное ты знаешь.
— Знаю. А где расписки? На кладбище?
Он остановился и закричал:
— Не было никаких расписок! Может, я и рассеянный, но не сумасшедший! — засмеялся он, содрал с себя парик и зашвырнул его на дерево.
Мы снова пошли молча. Впереди уже виднелись люди, машины, отвратительно завоняло пожарищем, несмотря на освежающий дождь.
— Ну как? — спросил он вдруг непонятно о чем.
— Никуда не годиться, — ответила я неизвестно про что.
— Да. Не годиться. Так может забабахаем счастливый конец?