– Самодержавие это по-своему тоже неплохо. Если самодержец правильный. Делай, что считаешь справедливым, и никто тебе слово поперек не скажет. Я на Руси такое общество хочу построить – ого-го. Коммунизм, конечно, не получится, материально-техническая база слабая. А вот социализм можно попробовать. Кто не работает, тот не ест. Крепостных крестьян освободить – это первое. Мироедов всяких к ногтю. Построили же отдельные народы Африки социализм прямо из феодализма, как только освободились от колонизаторов. Чем мы хуже? – Здесь Юрка сбился, наморщил лоб и с тревогой посмотрел на Ластика. – Слушай, ты знаешь, как оно там вышло, с царем Дмитрием? Вы отечественную историю, семнадцатый век, еще не проходили?
– Нет, это в седьмом классе, – развел руками Ластик.
– Я тоже не дошел, – вздохнул самодержец. – Только «Рассказы по истории». Там мало, да и не помню я ни черта – я больше природоведением увлекался. Про Бориса Годунова знал только, что ему юродивый в опере поет: «Мальчишки отняли копеечку, вели-ка их зарезать, как зарезал ты маленького царевича». Значит, ты не в курсе?
– Нет, я больше 19 веком интересовался. Но Юрка не сильно расстроился:
– Наплевать. Я историю по-своему переделаю. «Мы не можем ждать милостей от природы, взять их – вот наша задача». Мичурин. У нас в классе написано было. Не вешай нос, Эраська, мы с тобой им тут покажем. Всё средневековье вверх дном перевернем, сделаем СССР, в смысле Русь, самым передовым государством планеты. Это тебя говорю я, командир тимуровского отряда, а также царь и великий князь, понял? Мы втроем таких делов наворотим!
– Почему втроем? – не понял Ластик.
– С Маринкой Мнишек, дочкой сандомирского воеводы. Это моя невеста, – чуть покраснел царевич и быстро, словно оправдываясь, продолжил. – Классная девчонка, честное пионерское. Я как первый раз ее увидел, сразу втрескался, по уши. Она… она такая! Ты не обижайся, но ты еще маленький, тебе про это рано. Я за нее с князем Корецким на поединке дрался. Сшиб его с коня и руку проколол, а он мне щеку саблей оцарапал, вот. – Юрка показал маленький белый шрам возле уха. – Ты не представляешь, какие тут девки дуры. Ужас! А Маринка нормальная. С ней можно про что хочешь разговаривать. Я, конечно, про двадцатый век ей голову морочить не стал, но кое-какими идеями поделился. И она сказала, что тоже хочет социализм строить – ну, по-здешнему это называется «царство Божье на земле». Две головы хорошо, а три вообще здорово! Как же я рад, что тебя встретил! Будешь мне первым помощником и советчиком. – Он крепко обнял современника. – Только – не обижайся – придется тебя князем пожаловать, а то шушера придворная уважать не будет.
Только сейчас Ластик вспомнил о своем двусмысленном положении – не то падший ангел, не то воскресший покойник, не то проходимец.
– Да как же ты это сделаешь? А Шуйский?
Юрка засмеялся.
– Эраська, ну ты даешь. Я ведь тебе объяснял про самодержавие. Что захочу, то и сделаю. А Шуйского твоего – бровью одной поведу, и конец ему.
– Медведю кинешь? – прошептал Ластик, вспомнив клетку с желтозубым хищником. – Не надо, пускай живет.
– Какому медведю? – Юрка выкатил глаза. – А, которого я в лесу поймал? Матерый, да? Сеть накинул, веревкой обмотал, – похвастался он. – Один, учти, никто почти не помогал… Зачем я буду живого человека медведю кидать? Отправлю Шуйского этого в ссылку, чтоб не сплетничал, пускай там на печи сидит.
– Только сначала пусть одну мою вещь отдаст. Он у меня книгу спер, – пожаловался Ластик. – Это не просто книга. Я тебе после покажу, а то не поверишь.
– Отдаст, как миленький, – пообещал царевич. – Не бери в голову, Эраська. Я всё устрою. Ты знаешь кто будешь? Ты будешь поповский сын, которого вместо меня в Угличе зарезали. За то, что ты ради царского сына жизни лишился, Господь явил чудо – возвернул тебя на землю мне в усладу и обережение. Тут публика знаешь какая? Что Земля вокруг Солнца вертится – ни за что не поверят, а на всякую ерунду жутко доверчивы. Им чем чудесней, тем лучше. Ну ладно, пойдем наружу. Хватит москвичам нервы трепать, а то еще помрет кто-нибудь от страху. Вечером сядешь ко мне в карету, наболтаемся от души. А сейчас айда ваньку валять. Объявлю, что признал в тебе своего спасителя-поповича. Помолимся, всплакнем, как положено. А потом явлю свою государеву милость – пощажу бояр московских твоего об них заступства ради. Ох, Эраська, как же здорово, что мы теперь вместе!
«Житие», датированное 7114 (1606) годом, как почти все письменные свидетельства той смутной эпохи, впоследствии было уничтожено. Из рукописи, принадлежащей перу неизвестного автора, чудом уцелел всего один столбец (свиток), который мы и приводим здесь в переводе на современный русский язык. (Прим. ред.)
«…А в Светлый Четверг князюшка пробудился ото сна еще позднее обыкновенного. Солнце в небе стояло уже высоко, но в тереме все ступали на цыпочках и говорили шепотом, дабы не потревожить сон его милости. Накануне благородный Ерастий до глубокой ночи был Наверху, у государя, а как возвернулся в свои хоромы, изволил еще часок-другой заморскую птицу папагай словесной премудрости обучать, да и умаялся.
Лишь в полдень донесся из опочивальни звон серебряного колокольца – это свет-князюшка открыл свои ясные оченьки и пожелал воды для утреннего омовения да мелу толченого. Сказывают, будто есть у Ерастия в устах некий волшебный зуб белорудный, и ежели тот зуб каждоутренне с особой молитвой не начищать, то вся чудесная сила из него уйдет.
Про князя-батюшку всей Москве ведомо – как он, будучи малым дитятей, жизнь за государя царевича отдал и был годуновскими душегубами до смерти умерщвлен, и за тот подвиг великий взят на Небо, в Божьи ангелы. Когда же законный государь объявился и пошел отцовский престол добывать, поддержал Господь Дмитрия Иоанновича в его справедливом деле и для того явил чудо великое – вернул душу государева спасителя в то самое тело, откуда она была злодейски исторгнута.