– Вы обыкновенное злорадство называете моральным подъемом?
– Неважно, – ответил я. – Главное, результат. Разве у вас не так?
И тут Лордер сказал слова, которые я ждал, которые я выжимал из них всех:
– Было так, вы абсолютно правы. Но сейчас мы в такой яме… да-да, сознаемся, сами выкопали!.. что уже не выбраться. Да, если хотите, чтобы это было сказано вслух, то получайте: мы были не правы, не правы, не правы! Мы были эгоистичны, мы думали только о себе, мы вели себя как вырвавшиеся на свободу дети… ощутившие сладость жизни без всяких сдерживающих моральных устоев. Мы вели себя, вся нация, как группа школьников на дорогом автомобиле: набирали и набирали скорость, шалея от своего могущества, пили прямо из горлышка виски, орали песни, а потом и вовсе выпустили руль, ибо он ущемляет наше чувство свободы и заставляет ехать только по шоссе, а мы имеем полное право хоть в бетонный забор, хоть с моста…
Лакло сказал очень серьезно:
– Но в этом авто сидят и другие страны. Все НАТО, вся Европа, весь цивилизованный мир!.. А остальные страны идут пешочком по обочине… той самой, куда на полной скорости врежется наш автомобиль. Подумайте о них. Вообще о человечестве.
Все-таки я умнее, мелькнуло в голове. Это знаю, конечно, но как приятно, когда подтверждается. А тут вообще час триумфа: высшие инфисты мира признают меня сильнейшим, именно от меня ждут спасения!
Жаль, все портит приставленный к виску пистолет. Застрелят без всяких колебаний, если ничего не придумаю, чтобы спасти их западную цивилизацию… или хотя бы отсрочить ее коллапс. Застрелят из опасения, что могу даже ускорить ее гибель. Ставки слишком высоки.
А я спасать не буду.
Ни за что.
Какого хрена буду размениваться на такие мелочи?
Я посматривал на Лакло, он понял свой прокол, отводил взгляд. Весь цивилизованный мир, брякнул он. Как будто я не знаю, какую гигантскую работу он проделал, чтобы суметь подменить это волшебное слово «цивилизованный», повернуть его на сто восемьдесят градусов!
До этого мы все, во всем мире, знали из школьных учебников, написанных компетентными учеными… или на основании их выводов, что цивилизованные страны – это страны Востока. Именно там зародились культура и письменность, возникли и укрепились философские школы вроде зороастризма, индуизма, буддизма, где возникли математика, алгебра, астрономия, ирригация, культура мыться…
Но бесподобный Лакло умело провел операцию инфистской бомбардировки по всему западному полушарию, и вот уже вектор повернут, повернут! Сейчас вслед за Юсой, где культурой и не пахнет, все попугаи мира наперебой повторяют: «весь цивилизованный мир…», «цивилизованый мир нанесет ответный удар…»…
Бесчестнейший, зато какой ловкий ход! Заранее оправдывающий любые действия Юсы как «культурной и цивилизованной державы» супротив дикарей. Принять, что Юса – культурная, это закрыть глаза на будущие явные преступления, ибо преступления бывают лишь против культурных, а разбомбить дикарей – какое преступление? Да и не может, дескать, цивилизованный мир творить преступления, он же цивилизованный! А то, что вы считаете преступлением… ну, это вы не так поняли. Запомните, мы – цивилизованные. Значит, нам можно все. И ничего из того, что мы делаем, не преступление!
– Хорошо сказано, – одобрил я. – Особенно о праве культурных наций решать судьбу менее культурных. Даже жаль, что не вы автор этого тезиса.
Лакло воскликнул возмущенно:
– Как это не я?.. Да я ночами не спал! В таких творческих муках рожал…
– Я это читал слово в слово, – сказал я. – Можете проверить в библиотеке.
– Кто? Кто это сказал раньше?
– Адольф Гитлер, – ответил я любезно.
Они переглядывались, на лице Соммерга проступило смущение. Он кивнул Лордеру, тот скривился, наклонил голову. Ноздрикл подошел и пошептал Лакло на ухо. Шептал долго, лицо Лакло вытянулось, а Ноздрикл перечислял и перечислял работы Гитлера, где фюрер обосновывал право культурного и цивилизованного мира, то есть Германии, нести на остриях штыков культуру и цивилизацию всяким недочеловекам: французикам, англичашкам, славянам, а уж Америке так и сам Got mit Uns велел…
Молчание затягивалось, все застыли в неподвижности, как вбитые в колоду топоры. Челлестоун задвигался первым, посмотрел по сторонам.
– Господа, мистер Владимир все-таки устал…
– Да, – сказал Соммерг, – ему надо отдохнуть и подумать.
Лакло поднялся первым, взглянул на меня без прежней веселости, но голос прозвучал призывно:
– В этом есть и добрая сторона, Владимир!.. Вы можете оказаться спасителем всего человечества. Это же мечта каждого.
– По крайнем мере, – добавил Живков с горькой насмешкой, – каждого мужчины.
Лакло все же не удержался, подмигнул:
– Гении, конечно, бессмертны. Зато дураки живут дольше.
Я промолчал. Они поднимались, расходились, а когда комната опустела, в дверном проеме показалась очаровательный капитан. Она мне напомнила красоток из «Плейбоя», однажды самых ярких обвешали оружием и сняли с их участием боевик. Там по ходу действия эти три или четыре главные героини, команда суперспецназа, не меньше семи раз переодевались, демонстрируя пышные формы, а в остальное время то под струи фонтана, то выходят из воды, чтоб тончайшая одежда прилипла к телу и ничего не скрывала.
Эта тоже может сниматься на главных ролях, но вижу ее умные глаза, гордую осанку, элегантную властность манер – да, такая в самом деле может быть капитаном экстра-класса, в самом деле может знать корабль лучше мужчин и уметь им управлять.
Хотя, что удивительного, на планете семь миллиардов человек, четыре – женщины, один – нужного возраста, триста миллионов – красивые, миллион – ослепительно красивые и с идеальными фигурами. Напрасно считают, что все красивые – дуры. Есть исключения, вот эти исключения можно выловить и, сманив колоссальным жалованиьм, участием в суперпроектах, побудить верно работать на свою команду.
Так что передо мной женщина, что намного красивее всяких мисс Вселенная, во сто крат умнее, и смотрит на меня, как на повелителя этого мира. Знает или догадывается о моей роли – неважно. Главное – видит, что было сделано для моего похищения.
Ни один мужчина не может переиметь всех женщин, но инфисты моего класса по крайней мере могут проделать это с самыми красивыми женщинами планеты.
– Конвой? – спросил я.
Она улыбнулась, ослепительно красивая, прекрасно понимающая, что она – самая-самая.
Да, подумал я, совсем недавно талантливый человек мог всю жизнь прожить где-то в глухой деревне, никто о нем не узнал бы. Теперь же с этим Инетом, вэбкамерами и тотальным наблюдением ни один красивый, талантливый или просто сильный не бывает упущен. Это раньше требовалось волшебное зеркальце, чтобы спросить: а кто, дескать, на свете всех милее, а сейчас эта красотка и так знает, а если зеркальце начнет болтать, скажет ему: заткнись, я просто причесаться подошла…