Она сделала большие глаза.
– Правда?
– Точно, – заверил я. И добавил безжалостно: – У каждой десятой женщины пропорции сейчас лучше, чем у Афродиты… Видать, выбраковка шла строгая.
Кристина поморщилась.
– Как вы все умеете испортить!..
– А что?
– Я уж думала, что это я одна такая уникальная.
Я сказал великодушно:
– У вас в самом деле фигура… Впрочем, что я говорю? Как будто вы этого не знаете!
Она улыбнулась.
– Знаю, но так приятно услышать подтверждение.
– А вот фигушки, – ответил я. – Не дождетесь. Но, если так не терпится, ладно… Напишите, что принимаем приглашение. Но только не отправляйте сразу, я проверю на предмет грамматики. Два места, мне и моему литагенту.
Ее глаза распахнулись, плечи и грудь приподнялись, она набрала воздуха и так застыла, глядя на меня выпученными глазами.
– Вы… вы серьезно?
Я с неудовольствием пожал плечами.
– А что делать? Если мир все еще дик… но я, увы, живу в этом мире. И в эту эпоху, где люди все еще по старинке предпочитают, хотя могли бы… эх, с людьми жить, по-людски выть.
В голове была легкость, как у Хлестакова, когда того понесло. Я чувствовал, что поехать на Средиземное море – это не большая дурость, чем ездить на велосипеде или делать пробежки трусцой. Но я на вело шпарю, другие пробежничают, хоть вроде бы не босоногие Пятницы, среди них есть даже с учеными степенями…
– Да-да, – сказала она торопливо. – А вы в самом деле… меня возьмете?
Я сделал паузу и важно кивнул. Была бы умнее, догадалась бы, что из-за нее и еду. Все-таки из-за женщин и делаем основные дурости.
Она завизжала тихонько-тихонько, страшась меня рассердить, а то передумаю, унеслась на кухню. Я вернулся к ноутбуку, но минут через пять Кристина уже появилась на пороге с огромным подносом в обеих руках.
– Повелитель, – сказала она покорным голосом, – сейчас жарко, вам нужно восстановить водный баланс в организме… Откушайте винограду! Или вот эти сочные груши.
Я отмахнулся.
– С балансом у меня в ажуре.
– Не скажите, – возразила она, – моча слишком желтая, а это признак обезвоживания!
– Моча? Ты где ее увидела?
– Когда вы изволили пописать в раковину для мытья рук, то одну каплю не смыли, не заметили…
– Зараза, – сказал я с чувством. – Не фиг к таким вещам присматриваться! Еще в жопу ко мне загляни!
Она поспешно поставила поднос.
– Сейчас, сейчас.
– Пошла! – заорал я. – И вообще научись отличать каплю чая от… прочих каплей! Я заварку вытряхиваю не на кухне, там сразу забивается, а здесь, в сральнике. Это капля чая, поняла? И вообще, какого хрена я перед тобой оправдываюсь?.. Я ж говорю, делом надо заниматься!.. Когда эта конфа? Через неделю? Значит, через неделю.
Кристина обратила внимание, что я последние слова сказал очень раздельно, даже чуть вскинул голову. Слабо усмехнулась.
– Думаете, вас не расслышали?
– А кто их знает, – огрызнулся. – Возможно, козла забивают в двенадцатом DOOMе.
– Да, – согласилась она, – там такой грохот…
– Что, – поинтересовался я, – забивали?
– Нет, я дальше босса терминаторов в шестом левеле не прошла… Господи? Что у вас в новостях?
Я оглянулся на ящик жвачника. Буркнул:
– Думаю, что и у вас не лучше.
Жители Южного Бутово, судя по новостной ленте, выступили против строительства на территории района крематория для сжигания книг. Несмотря на это строители пригнали множество бульдозеров и начали было расчистку места, однако народу собралось столько, что строителей вытаскивали из машин, лупили и прогоняли. Когда прибыл префект района, ему пригрозили, что не только не выберут на предстоящих выборах, но и добьются отстранения прямо сейчас ввиду… тут начались разногласия из-за формулировки, но сошлись на том, что такой префект им не нужен!
Струсивший префект добился отмены строительства, кое-как сбагрил из своего района, стройку перенесли в соседний район, там тоже немало пустырей, начали расчистку, а строители подключили к разъяснению своей позиции массмедию.
Рядом со мной взволнованно дышала Кристина, я даже не думал, что вот так взволноваться может по поводу сжигания книг, высокая грудь так и подпрыгивает, ладони зачесались от желания придержать или хотя бы поддержать. На экране мелькают взволнованные лица, хорошие такие лица, искренние и чистые, дышат праведным гневом, что и понятно: кто же позволит сжигать книги? Это же мракобесие, это же фашизм, расизм, национализм, шовинизм, патриотизм!
Оказывавется, сперва активисты сдерживали стройку своими силами, но по мере того, как про их неравную борьбу узнавали в городе, все больше народу являлось на помощь. Милиция забодалась бороться с этими нарушителями, что просто заполонили место, предназначенное для стройки, и не уступали надвигающимся бульдозерам. Когда их удавалось вытащить поодиночке, снова возвращались, а тащить в участок, так по всей Москве не хватит участков: уже к концу первой недели количество протестующих возросло до десяти тысяч человек, и все подходили новые и новые.
Кристина оглянулась, переспросила:
– Вам звонят?
Она вышла в прихожую, на лестничной площадке виднеется костлявая фигура Томберга. Я крикнул:
– Петр Янович, проходите!
Кристина буквально втащила застеснявшегося соседа, отвела на кухню и, усадив в самое удобное кресло, принялась отпаивать сладким горячим чаем, скармливать сдобные булочки, ему-де надо восстанавливать силы.
Томберг в самом деле выглядит хреново, таким измученным никогда не видел, изнеможден, как христианские аскеты первого столетия, но глаза блестят, а после первой же чашки кофе принялся рассказывать:
– Вы не представляете, Володенька, люди всерьез бросаются под бульдозерные ножи! Это же до какого кощунства надо дойти, чтобы сжигать книги!
– Да-да, – согласился я.
– Чудовищно, как есть чудовищно!
– Да-да, – ответил я.
Кристина взглянула на меня с укором, а я взял у нее из рук чайник и сам наполнил ему чашку снова. Кристина придвинула ему ближе печенье и сливки.
– Спасибо, – сказал он растроганно.
– Да не за что, – ответил я автоматически.
– Ох, Володенька, если бы все были такие интеллигентные да отзывчивые, как вы с Кристиной! Никто бы книги жечь не посмел. Даже мысль такая чудовищная не пришла бы в голову.