О заключении договора на Исла-Нуэве стало известно только 29 января.
За две недели до этого русский корабль, следовавший в Пунта-Аренас, появился на открытом рейде у пролива Бигл и запросил лоцмана. Судя по тому, что судно шло таким курсом в чилийскую колонию, сильный встречный ветер обрушился на него у входа в Магелланов пролив между мысом Вирхенес и мысом Эспириту-Санто. Отгоняемый течением, корабль спустился до пролива Ле-Мер, пройдя который оказался под прикрытием Огненной Земли. Карроли сел на корабль у Исла-Нуэвы, удачно провел его и вернулся обратно. Он-то и привез известие о том, что после раздела все острова к югу от пролива Бигл находятся в юрисдикции чилийского правительства.
Услышав столь неожиданную новость, Кау-джер не смог сдержать негодования. В его глазах закипела ненависть, а рука в угрожающем жесте протянулась к северу. Он не проронил ни слова, но, будучи не в силах совладать с волнением, сделал несколько неуверенных шагов. Казалось, он потерял точку опоры и почва уходит у него из-под ног.
Карроли с сыном даже не пытались вмешаться.
Наконец Кау-джеру удалось собраться. Его лицо, только что сведенное судорогой, вновь обрело спокойное и холодное выражение. Подойдя к Карроли и скрестив на груди руки, он спросил твердым голосом:
— Ты не ошибся?
— Нет, — ответил индеец. — Я узнал эту новость в Пунта-Аренасе от моряков только что прибывшего китобойного судна… У входа в Магелланов пролив на Огненной Земле подняты два флага: один — чилийский — на мысе Орендж, другой — аргентинский — на мысе Эспириту-Санто.
— И все острова к югу от пролива Бигл принадлежат Чили? — задал еще один вопрос Кау-джер.
— Все.
— Даже Исла-Нуэва?
— И Исла-Нуэва.
— Это должно было случиться, — тихо проговорил Кау-джер, но голос выдал его негодование.
Затем он вернулся в дом и заперся в своей комнате.
Теперь, и более решительно, чем когда-либо, следует заняться вопросами: «Кто же этот человек?.. К какой национальности себя причисляет?.. Какие причины, без сомнения очень серьезные, вынудили его покинуть один из обитаемых континентов и похоронить себя в чуждой Магеллании?.. Почему человечество свелось для него к нескольким племенам огнеземельцев, к этим несчастным рыбникам, которым он отдавал всего себя?..»
И почему, когда Магеллания лишилась независимости и стала составной частью Чилийской Республики, этот чисто географический факт так сильно взволновал Кау-джера?.. Почему теперь земля Исла-Нуэвы горела у него под ногами?..
«Это должно было случиться!» — вот последние слова, которые от него услышали.
Можно утверждать, что после 17 января 1881 года, вследствие подписания договора, положение Кау-джера должно было измениться, и, может быть, серьезно. Об этом красноречиво свидетельствовала его реакция на известие, привезенное Карроли. Не исключено, что из-за вполне оправданных опасений он покинет Исла-Нуэву, и даже Магелланию вообще, поскольку здесь уже не будет для него безопасного убежища, где можно закончить свои дни, ни с кем не объясняясь, не раскрывая своего инкогнито.
Ответ на некоторые вопросы даст дальнейшее повествование. Однако любопытство, которое вызывает у читателя modus vivendi [112] человека, пожелавшего жить вне общества и нашедшего пристанище на самом краю обитаемого мира, будет удовлетворено лишь наполовину. Придется отказаться от попыток узнать его имя, личность, происхождение, потому что грядущие события не позволят их раскрыть. Но что касается владевших им идей, то занавес, их прикрывающий, можно приподнять.
Кау-джер принадлежал к той категории непримиримых анархистов, которые доводят свои доктрины до крайностей. Человек большого достоинства, глубоко изучивший как общественные, так и естественные науки, мужественный и деятельный, полный решимости претворить в жизнь свои подрывные теории, он был не первым ученым, который сверзился в бездны социализма, и каждый вспомнит имя какого-нибудь из этих опасных реформаторов.
Совершенно справедливо социализм был определен как «доктрина людей, претендующих ни больше ни меньше как на изменение существующего состояния общества и на его основательное переустройство в соответствии с проектом, новизна которого не исключает и не извиняет насилия».
Такую цель ставил перед собой и Кау-джер. Он хотел достичь ее любыми средствами, даже если для торжества своих идей ему пришлось бы лишиться состояния и пожертвовать жизнью.
Теории социалистов, оставивших неизгладимый след в истории своего времени, хорошо известны.
Сен-Симон [113] требовал отмены привилегий родовой знати, ликвидации института наследования, хотел, чтобы каждый получал вознаграждение в соответствии с результатами своего труда.
Фурье [114] ратовал за создание объединений, «фаланг», в которых все способности использовались бы для достижения общественного блага.
Прудон [115] , следуя своему знаменитому принципу отрицания частной собственности, призывал к созданию основанного на взаимопомощи общественного порядка, при котором каждый человек, принявший принципы крайнего индивидуализма, был бы постоянно ограничен только собственной выгодой.
Другие идеологи, более современные, всего лишь поддержали эти идеи коллективизма, подкрепляя их обобществлением средств производства, уничтожением частного капитала, отменой конкуренции, заменой индивидуальной собственности на общественную. И никто из них не хотел считаться с реальной жизнью; их доктрина требовала немедленного и прямолинейного применения; они требовали массовой экспроприации; навязывали всеобъемлющий коммунизм. И этим знаменем Лассалей [116] и Марксов размахивали не только немецкие руки. Таков был Гед [117] , вождь анархического коммунизма, призывавший к массовым экспроприациям. И эти опасные мечтатели усердствовали перед замороченными народами во имя конечной формулы: экспроприация буржуев-капиталистов.