— Помоги мне, черт возьми…

Когда я открыла глаза, взгляд уперся в надпись: «Все дороги ведут наверх, к кладбищу. Пройди за мной мой путь, если хочешь вернуться». Еще в первый свой визит сюда я обратила внимание на эти строки. Но теперь, читая их, почувствовала холодок вдоль спины, и тут же точно кто-то шепнул мне в ухо: «Есть».

— В городе имеется кладбище, которое называли бы Верхним? — спросила я, повернувшись к Ковалеву. Вопрос риторический, это мой город, а Алексей Дмитриевич человек приезжий. Но он ответил:

— Ты сегодня была рядом с ним.

— Старое кладбище?

— Угу. Верхнее, или Старое.

— А почему Верхнее? Нижнее где?

— Нижнее за железкой, возле Никольской церкви.

— Нет там никакого кладбища.

— Точно. Там теперь парк. А раньше было, году в шестидесятом. Когда построили Клуб железнодорожников, его снесли. Тебя тогда в помине не было.

— Откуда знаешь? — спросила я с подозрением.

— В школу ходил побеседовать с ребятишками, попал на урок краеведения. Очень интересно.

— Участковый, тебе цены нет! — с чувством сказала я.

— Зачем тебе кладбище?

— Пока не знаю. Но внутренний голос рекомендует взглянуть.

— Я бы прежде съездил в общагу и на базу, показал фотографию нашего упыря. Вдруг это он мужичками интересовался?

— Гениально! — кивнула я. — Я тоже об этом подумала, но ты опередил. Однако на кладбище все равно стоит взглянуть.

* * *

Сначала мы отправились на базу, где работал погибший дальнобойщик. На сей раз я осталась сидеть в машине, а Ковалев пошел беседовать с людьми. Отсутствовал долго, но ничем не порадовал. Никто Авдотьева ранее здесь не видел. В общежитии то же самое. На приятеля Петрова, который его разыскивал, по словам соседа, он совершенно не похож. Тот был здоровяком и моложе.

— Остается кладбище, — загрустила я.

— Что там делать в это время? — все-таки разозлился Алексей Дмитриевич.

— Прогуляемся. Поговорим с людьми.

— С какими?

— Ну, откуда я знаю? Кого встретим, с тем и поговорим.

Мы оставили машину возле приюта. Асфальтовые дорожки разделяли кладбище на четыре части. Мы прошли сначала по одной, потом по другой. Тишина под вековыми деревьями завораживала, Ковалев успокоился, шаркал себе рядом и больше не спрашивал, зачем мы здесь. Я рассматривала таблички на памятниках и вроде бы чего-то ждала. Возможно, какого-то знака, но не отказалась бы от стрелки с надписью: «Разгадка там». Ковалев наверняка решил, что я продолжаю бродить здесь из упрямства, а я в самом деле чего-то ждала.

Асфальтовая дорожка оборвалась, от нее расходилось несколько тропинок, петлявших между заржавевших оград. Впереди кирпичная стена, до половины скрытая зарослями боярышника, а в стене пролом, который, как видно, был здесь уже давно. К нему вела хорошо утоптанная тропинка. Я направилась туда. Тропа вывела нас к гаражам. На пригорке, возле костерка, сидели три мужичка и ужинали. Их социальный статус был очевиден: бомжи. Заметив нас, они с полминуты разглядывали, как мы двигаем по тропе, затем вернулись к ужину, потеряв к нам всякий интерес.

— Девушка! — все-таки не удержался и подал голос тот, что сидел лицом ко мне. — Подайте, ради Христа, на хлебушек!

Я направилась к ним. Не знаю, что их потрясло больше: пятьдесят рублей, которые я дала просившему, или то, что я на корточках устроилась по соседству.

— Приятного аппетита, — сказала я. Ковалев хмурил брови рядом и молчал. — Я из газеты, журналистка. Газеты читаете?

— А как же, — серьезно ответил мужик.

— Тогда должны понимать, что помочь журналисту в его работе ваш первейший долг и обязанность.

— А чего надо-то? — забеспокоились мужики.

— Вы наверняка знаете о проблемах кладбища… — с умным видом продолжила я. — Здесь захоронения еще с девятнадцатого века, памятники ветшают, деревья погибают и в любой момент могут рухнуть на головы прохожих.

— Нет здесь никаких прохожих, — обиделся мужик. — На Пасху придут пять человек… В том конце, где есть новые могилы, еще люди ходят, а здесь все крапивой зарастает. Даже бомжи не живут.

— А чего так?

Мужики переглянулись.

— А так, — подумав, ответил бомж и отвернулся.

Ковалев пристроился рядом с ним на перевернутом ящике и задушевно спросил:

— Привидений боятся?

— Ага, тут такие привидения… — хмыкнул первый, а Ковалев тут же вцепился:

— Какие?

— Ничего мы не знаем! — заволновался мужик.

— Не пойдет, — покачала я головой. — Начали, так рассказывайте.

— Про кладбище Антоныч все знает, — влез в разговор дотоле молчавший мужик с рыжей бородой, и приятели взглянули на него с благодарностью. — Он вон в том доме живет, — мужик ткнул пальцем куда-то за гаражи.

— Что за Антоныч? Как фамилия?

— Кто ж знает его фамилию? Дом красный, штукатуренный, живет на первом этаже. Увидите сразу, у него окно фанерой заколочено.

Теперь мы с Ковалевым переглянулись. Было ясно, что мужики хотят поскорее от нас избавиться, неведомого Антоныча могло и не существовать в природе. С другой стороны, устроились здесь мужики основательно и должны понимать, что если нет никакого дома с окном, фанерой и Антонычем, то вернемся мы быстро. Следовательно, Антоныч, пожалуй, существо из плоти и крови. Только вот знает ли он что? Ковалев пожал плечами, отвечая на мой немой вопрос, уточнил у мужиков, где нужный дом, и мы отправились по тропинке между гаражей.

Дом притулился на задворках хлебокомбината — довольно обветшалое здание в два этажа, построенное в сороковых годах прошлого века. Такое впечатление, что оно с тех пор ни разу и не ремонтировалось. Штукатурка обвалилась, но там, где она держалась, было видно: дом действительно когда-то был выкрашен в морковный цвет. Ближайшее к нам окно наполовину заколочено фанерой.