Все застыли, у многих вскинуты брови и отвисли челюсти, а у Троеградского и Чуева глаза полезли на лоб. Меня знают как яростного патриота и националиста, я им есть и остаюсь, но в массовом сознании эти понятия почему-то идентичны антиамериканизму. Вообще антиамериканизму, хотя я ненавижу только юсовское хамство, дурь, тупость, которые у них всегда прут впереди настоящей культуры, науки, искусства. То же самое ненавижу и в своем народе, как и в любом другом, только у юсовцев это намного заметнее, потому что они претендуют на роль гегемонов, а к таким, ессно, куда более строгие требования.
– Давайте сразу скажем, – добавил я торопливо, надо ковать железо, пока горячо, – что это даст нам, партии РНИ. Первое – это прибавка на порядок голосов избирателей! Понятно, к нам тут же примкнут все любители халявы, им жизнь в Америке кажется одной бесконечной халявой. Эти люди, конечно, дрянь, но при нашей дурацкой избирательной системе голос умного трудолюбивого человека и голос лодыря абсолютно одинаковы… В этом мы ничего не придумали нового, все демократы всегда делают ставку на мелкого и подленького человечка, которого в любом обществе большинство, так что все в рамках общей игры… но этот ход вполне позволяет стремительно набрать столько голосов, что мы превратимся в действительно мощную силу!
Я перевел дыхание, все еще слушают, не разобрались, что в моем выступлении больше: подлого политиканства, предательства национальных интересов или же в самом деле какой-то хитрый и очень тонкий ход. В груди сжалось, до чего же мы ополитиканились, что уже вслед за демократами не верим в искренность, в отсутствие личных корыстных помыслов!
– Любая идея в современном обществе обречена на провал, – продолжал я, – если не опирается на интересы массового человечка, который одинаков что в России, что в Штатах, что в Европе. А от халявы не откажется, стоит признаться, даже никто из нас. Уточняю, мы не будем за нею гоняться, но и не откажемся. Теперь самое главное: что это даст России?
Я перевел дыхание, в зале зреет напряжение и враждебность, к вопросу о месту России нужно бы перейти на две минуты раньше, не рассчитал, надо наверстывать в кавалерийском темпе:
– Первое, я уже сказал: не попадем между молотом и наковальней, как хотели бы евразийцы, и тем более не окажемся на стороне чуждого нам Востока, все-таки Россия глубоко европейская страна: с религией, культурой, бытом, языком, устремлениями в будущее… Кстати, взгляните на карту еще раз и спросите себя честно: возможен ли для России какой-то особый путь?.. Да, в Средние века или даже в двадцатом веке он еще был возможен, но возможен ли сейчас, когда… смотрите-смотрите!.. вот здесь полуторамиллиардный Китай за тончайшей пленкой государственной границы, что отделяет его от необозримых и – давайте скажем честно! – незаселенных просторов Сибири с ее несметными богатствами. Увидели? Почувствовали?.. А вот Япония, взгляните. Ее территория равна незначительному Лаулинскому району в Приморье, где проживает две с половиной тысячи человек. В Японии, позвольте напомнить, сто миллионов! К тому же ее постоянно трясет. Все население Японии располагается на узкой прибрежной полоске… И вы всерьез верите, что Япония не мечтает захватить земли побогаче и постабильнее? Скажите себе честно, если вот прямо сегодня Япония высадит войска во Владивостоке, как уже проделала в Гражданскую, и заявит, что Дальний Восток отныне принадлежит ей, как вы думаете, мы что-то сможем сделать? Я имею в виду не эрэнистов, мы-то все запишемся добровольцами и ляжем костьми, а пошевелится ли Россия?
Во втором ряду вскинул голову высокий блондин арийского типа, прямо взглянул мне в глаза, достаточно враждебно, поморщился, словно увидел перед собой раздавленную гусеницу размером с собаку, сказал с неприязнью:
– Вы мне не нравитесь, товарищ Зброяр. Но, к сожалению, мы в самом деле можем рассчитывать только на то, что Штаты не позволят Японии усилиться еще больше… и потому не позволят ей захватить наш Дальний Восток.
Я ощутил себя так, словно глотнул горячего крепкого кофе, взглянул с благодарностью, вот уж не ожидал такой неожиданной поддержки, однако рядом с ним тут же громко сказал председатель томского отделения, не помню его фамилии:
– Когда два империалистических хищника дерутся, надо использовать их противоречия в своих интересах! Это азбука политики.
– Как? – спросил я. – Военная и экономическая мощь растет как у США, так и у Китая с Японией. Долго ли сможем балансировать, если у нас постоянный демографический спад?.. Я не вижу других возможностей спасти Россию.
Троеградский уточнил саркастически:
– Спасти? Или погубить?
В зале зашумели, явно поддерживая его, а не меня, я сказал торопливо:
– Я все понимаю, но скажите, если вместо США придет Китай… а он придет, уже видите, вам станет легче? И Россия, полагаете, останется Россией?
– Но под властью США она Россией не останется!
Я перевел дыхание, заговорил убеждающе:
– Она останется Европой. Процесс глобализации не остановить, при всех минусах глобализации – это прогресс. Незачем изобретать в каждом селе свой велосипед. Наши автомобилисты будут только рады, если вместо анекдотичных жигулей у нас начнут выпускать опели, фольксвагены, мерсы, бентли и прочие-прочие. Лишь бы цены устраивали, а они устроят, если автомобили будем везти не из-за рубежа, выплачивая неимоверные пошлины. Но я хочу обратить ваше внимание на то, что мы, националисты, раньше других партий понимаем глобальные интересы России… в то время как остальные партии грызутся за депутатские места! Мы будем выглядеть гораздо предпочтительнее в глазах избирателей.
Власов взглянул на часы, стукнул молотком по столу и сказал громко:
– Предлагаю сделать небольшой перерыв на ленч. За это время можно подготовиться и после обеда приступить к прениям. Я думаю, у членов партбюро найдется что сказать лидеру партии…
Слова его прозвучали очень зловеще. Он оглядел зал орлиным взором, нет ли возражений, стукнул еще раз по столу, на мой взгляд – совершенно без надобности, просто нравится чувствовать себя у руля, и поднялся, подавая сигнал всем мчаться, обгоняя друг друга, в буфет. Именно в буфете приходят в голову разные умные мысли, в бане такое обсуждают и обтесывают дальше, а на собраниях чаще всего лишь ритуальные движения, как у шаманов, что уже приняли решение.
Вокруг меня образовывалось пустое пространство, куда бы я ни шел, я чувствовал себя прокаженным. Но возле специально выставленных и накрытых для делегатов съезда столов, где множество бутербродов с колбасой, ветчиной, даже с икрой и красной рыбой, толпятся делегаты, принимают из рук девушек чашки с кофе, чаем, соком или минеральной водой, там уж мне дорогу не освободили.
Приветливо, но несколько отчужденно улыбнулся Щукин, председатель находкинского отделения РНИ. Эдакий классический профессор, какими их изображают в фильмах. Я тоже профессор, и вся наша партия, как верно подметили оппоненты, «профессорская», то есть процент профессуры на порядок выше, чем в любой другой партии, но эта особенность вообще присуща всем националистическим партиям в любой стране, будь это Америка, Россия, Аргентина или Австралия. Так вот Щукин, в отличие от меня, именно классический профессор: седые растрепанные волосы, большие очки в роговой оправе, хорошо и вместе с тем небрежно одет, рассеян. Предельно вежлив даже с дворниками и младшими школьниками. Никогда никому не скажет резкость, а объяснит очень доброжелательно и как можно доступнее.