Она сказала грустно:
– То была я, Придон. Я бросила свою гордость под копыта твоего коня.
Он наклонился, поцеловал ее.
– Я люблю тебя. Я умирал без тебя.
– Но сейчас, – договорила она, – я ее не брошу. И моя рана, что ты мне нанес… останется со мной.
Придон вздрогнул, глаза расширились, есть только одна рана: у него между лопатками, но сказать ничего не успел, по ту сторону двери послышался топот. В проеме появился Меклен, по лицу кровь, но держался бодро, за ним еще несколько человек, сразу уставились на Итанию горящими глазами.
Меклен прокричал:
– Тулей из дворца исчез!.. Щецин и Ральсвик с сотней сорвиголов ринулись в погоню!
Придон изменился в лице. Меклен опасливо отшатнулся, Придон рыкнул зло:
– Но… как? Теперь понятно, почему вход никто не защищал!.. Догнать!
Итания сказала негромко, но Придон, Меклен и все артане услышали ее тихий ясный голос:
– Вам его не настигнуть.
– Почему? – спросил Меклен.
– Он ушел подземным ходом, – объяснила Итания. – Меня тоже должны были увести… но не успели.
Придон молчал, спросил Меклен:
– А почему не догнать? Волки умеют догонять овец.
– Эти овцы сразу же обрушат свод, – объяснила Итания. – Ты просто погубишь своих волков. Придон, задержи их… Свод все равно обрушат, там все приготовлено, но хотя бы не погибнут люди.
Меклен хмыкнул, ушел. За ним медленно вышли, жадно оглядываясь на Итанию, разгоряченные боем артане. Придон все так же сидел на краю ложа, вдруг стало страшно, до жути страшно приблизиться. Теперь, когда безумные мечты вдруг стали реальностью, возникло и начало быстро прорастать зернышко страха, что где-то пошло не совсем так, что может все испортить, сломать, разрушить, как ворвавшийся в цветочную лавку горячий артанский конь топчет цветы, даже не понимая, что топчет и ломает.
– Придон, – спросила она, он видел, как сильно она страшится это спросить, щеки покрылись жарким румянцем, – и что ты собираешься… теперь?
– Трудно убить в себе зверя, не повредив шкуры, – ответил он с трудом. – Я пришел, чтобы взять тебя. Я… взял. Теперь все будет по-иному. Мне Куявия не нужна. Мне и Артания не нужна, как и весь мир!.. Я, когда скитался и выл от тоски, я понял, что мне нужна только ты. Я остановлю войска, они уже остановились. Мы захватили разве что треть Куявии… ну, я не знаю даже сколько, если честно! Все это отдам обратно.
Она сказала тихонько:
– Разве ты сможешь это сделать?
– Я тцар, – сказал он гордо.
– Но твои люди будут против. Война для них началась так победоносно…
Он покачал головой:
– Итания, ты не понимаешь. Они шли со мной, чтобы взять тебя. Ты была главной и… единственной целью нашего безумного похода. Мы взяли тебя, мы доказали, победили! Теперь пятно с нашей чести смыто. Если хочешь, то – куявской кровью. Мы заставили себя уважать снова. Мы гордо и красиво смотрим всем в глаза. Так что мы вернемся, Итания. Но на этот раз ты будешь в моих объятиях, а я буду в седле своего верного коня. И все войско, вся Куявия и весь мир увидят, что артанин добился своего, что увозит куявскую жемчужину в свою вольную, свободную и бескрайнюю Степь.
В распахнутую дверь часто заглядывали пробегающие мимо люди. Придон перехватил взгляд Итании, хотел встать и закрыть, но подумал, что все пробегающие мимо будут распахивать и врываться уже с оружием в руках.
Послышался топот, Меклен ввалился измученный, усталый, в пыли и грязи, с царапинами на руках и голых плечах.
– Не догнали, – сказал он коротко. Наткнулся на прямой взгляд Придона, добавил нехотя: – Там в самом деле свежий завал. Мышь не пролезет.
Придон кивнул Итании.
– Оставайся здесь, чтобы никто тебя не обидел. Меклен, выставь у дверей охрану. Да не войдет никто без моего позволения… Что я говорю? Да не войдет никто!.. Пойдем, подумаем, что делать дальше.
Они были у двери, когда их догнал усталый голос Итании:
– Я здесь пленница?
В глазах Меклена прочла изумленное: а кто же еще, Придон же ответил нехотя:
– Сперва порядок во дворце. Страшно подумать, если сюда ворвалась и ваша чернь! А они пограбить, как все куявы… Изгоним лишних, поставим охрану… Тогда ты свободна.
Меклен вышел первым, Придон следом, Итания обеими руками зажала рот, чтобы не выпустить крик. На широкой мускулистой спине страшная рана размером в две ладони, как будто ему в спину метнули раскаленный валун и тот выжег мясо на глубину в два пальца. Кровь уже не сочится, но красное живое мясо шевелится при каждом движении, там блестят желтые, как янтарные бусинки, капельки сукровицы, синими и белыми нитями торчат кончики сосудиков…
Дверь на другой стороне покоев приоткрылась, выглянула женская головка с растрепанными волосами. Глаза круглые от страха, румяные щечки побледнели, а рот приоткрыт, будто готовится издать пронзительный вопль.
– Госпожа… Госпожа! Что будет?
Итания оглянулась, ее все еще трясло, перед глазами стояла спина с этой жуткой раной.
– А, это ты, Гелия. Зайди и закрой дверь. Нет, не на засов. Теперь мы уже не хозяева…
Служанка быстренько, как пугливая мышь, юркнула в помещение, быстро захлопнула дверь, было видно, с каким трудом удержалась от того, чтобы не задвинуть все засовы в петли, повернулась к Итании, все еще бледная, трепещущая.
– И что теперь?
– Будем ждать, – ответила Итания. – Что мы можем? Только ждать.
Она оглянулась на дверь, через которую ушел человек с кровавой раной на спине. Он сказал, что она свободна. Сам не понимает, что говорит. Если простой куяв, в отличие от артанина, может не думать о стране, то тцар или тцарская дочь не могут не думать о ее судьбе.
Они шли по знакомым палатам втроем, как встарь, не гнули спины, как и в тот раз, смотрели гордо, но на этот раз топоры блестели в их руках, а все куявское трепетало и уползало в щели.
Аснерд осматривался, хмурился, наконец убрал топор, но прорычал разозленно:
– Все исчезли, все!.. Тулей, Щажард, Барвник… Я думал, хоть Иргильду оставят. Так нет же, и ее увели. Или раньше их унеслась. Может, она и ход прогрызла? Как только нам Итанию удалось…
Голос стал задумчивым, а шаги замедлились. Придон сказал мужественным голосом:
– Это понятно, мы ж сразу узким клином прямо во дворец! Город еще в руках куявов, а мы уже все здесь разносим! Война за Итанию, вот и прорубились сразу к ее покоям. А у остальных было время подобрать штаны и – в подземные норы, как крысы…