– Девушки, просыпайтесь!.. Откройте дверь.
Гелия спросила задиристо:
– А кто говорит?
– Песиглавец Довбир, – донесся голос. – Уж ты-то меня должна помнить, милашка!
– С чего я должна помнить? – фыркнула Гелия. – Подумаешь, рост, усы… А какая бородавка?
– Это не бородавка, – сказал голос сердито, – а родинка – благословение богов. Открывай!
– Зачем? – спросила Гелия. – Вы что, хотите нас обесчестить?
Итания ахнула, а голос Довбира сказал еще сердитее:
– Не болтай глупости!.. Вас решено переселить в более… подходящие апартаменты.
Итания стиснула челюсти и закрыла глаза. Кулаки ее сжались. Да, боги против нее.
– Куда? – спросила Гелия.
– Открывай двери! – сказал Довбир. Он повысил голос. – Или разбуди Итанию, пусть она ответит!
Итания сказала негромко:
– Открой. Мы в их власти, разве не понимаешь?
Гелия ворчала, бурчала, гремела засовами, словно их десяток, наконец приотворила дверь. В щель видно рослого немолодого воина в полных доспехах, за ним еще двое с мечами на поясах. Оба тут же стали смотреть через плечо служанки с жадным восторгом.
Итания выпрямилась, Гелия отстранилась, повинуясь мановению ее руки. Итания вышла в коридор. Довбир молча отступил, воины глазели жадно, он нахмурился и кивком указал путь дальше по коридору.
В новом помещении служанка ахнула, с восторгом рассматривала богатое убранство, а Итания сразу же подбежала к окну. Сердце оборвалось, единственное окно выходит во внутренний двор. Видно, как упражняются воины. А ночью здесь самая строгая охрана, такие места всегда охраняют особенно тщательно, ибо вон то здание явно арсенал, там оружие. А кто владеет оружием, тот владеет крепостью.
– Да, – сказала за ее спиной Гелия, – похоже, они догадались.
– Трудно не догадаться.
Гелия посмотрела на нее печальными, как у коровы, глазами.
– Да, такие, как вы, Ваше Высочество, не смиряются…
Что-то в ее голосе заставило Итанию насторожиться. Она спросила:
– А что бы ты хотела?
– Нет, – ответила Гелия, – ничего. Просто… другие смиряются. И живут счастливо. Ну, почти счастливо, ведь полного счастья нет?
Итания закусила губу. Смириться? Смириться – это попасть в руки Придона. В те самые руки, в которые она сама мечтает попасть, которые преследуют ее по ночам, которые бережно обнимают, вскидывают на воздух, а она со счастливым визгом прижимается к его широкой груди…
– Не знаю, – ответила она со вздохом. – Я – куявка, меня всю жизнь, как и любую из нас, учили смиряться с обстоятельствами. Но что это за голос внутри меня, который говорит, что это неверно?
– Может быть, – произнесла Гелия устало, – этим старейшинам нужно все-таки что-то сказать?
– Что?
– Например, напомнить о чести, – сказала Гелия безнадежным голосом. – О том, что выдавать беглецов запрещают сами боги!.. Что выдавать беглецов – идти против богов… Может быть, это их испугало бы?
Итания покачала головой:
– Не испугало бы.
– Почему?
– Они прожили долгие жизни. И видели, что боги в такие дела не вмешиваются. И что вообще не вмешиваются.
– Так что же на них могло бы подействовать?
Итания отмахнулась:
– Перестань. Ничто не подействует. К старости люди становятся очень трезвыми, практичными, правильными. Это называется мудростью. Они понимают только такие ценности, которые зримы… Не какие-то честь, достоинство, верность слову, а только золото, драгоценности, украшения, самоцветы… Даже если бы с нами были горы злата, у нас бы их просто отобрали, а нас бы…
Служанка ахнула:
– Выдали?
– Это было бы только правильно, – сказала Итания мертвым голосом. – Ведь Придон жаждет получить только меня, по золоту он ходит, как по грязи. Им – золото, ему – меня… Все довольны! Гелия, этим старейшинам ничего нельзя и не нужно подсказывать. Они видели все, они видят всех насквозь. Они понимают людей и зверей. Они понимают все.
Итания забылась только под утро, а вскочила с первым лучом солнца. Гелия не спала, собиралась в дорогу.
– Может быть, – предложила она, – все же попробовать улизнуть сразу? Я взяла еды на неделю. Двое из стражи помогут Нам перебраться через северную стену… Нам бы только отсюда суметь выскользнуть…
Итания раскрыла рот, но стук в дверь заглушил ее ответ. Гелия по ее знаку отворила дверь, там стояли пятеро знатнейших горожан во главе с Мирошником, наместником.
Мирошник поклонился, острые цепкие глаза сразу охватили быстрым взглядом все в помещении, не упустили и узелки на полу, впились в бледное лицо Итании.
– Принцесса, – сказал он почтительно, – мы счастливы принимать в нашем городе дочь самого Тулея… но сейчас для города очень трудные дни. Я лично, чтобы выразить свое почтение, вместе с этими знатнейшими мужами отведу вас в зал заседаний. Туда сейчас входят старейшины Совета, и я… и мы… гм…
Он смешался, поклонился снова. Знатные мужи тоже поклонились. Итания холодновато наклонила голову.
– Я готова.
Гелия вскрикнула:
– Но как же?.. Надо одеться подобающим образом… Я вам должна причесать волосы!
Итания бросила взгляд на замерших в ожидании наместника и его людей.
– Нет, – сказала она. – Пойдем.
Идти пришлось через площадь, но, к счастью, наместник вызвал около сотни воинов, те раздвинули толпу, образовав широкий коридор, Итания шла с высоко поднятой головой, служанка испуганно щебетала рядом, что-то говорил наместник, за спиной разговаривали знатные можи, она же слышала только грозный ропот испуганной артанским войском толпы. Если бы не острые копья стражи, толпа прямо сейчас потащила бы ее выдавать артанам…
В доме, где на втором этаже совещались старейшины, ее повели через комнаты, Мирошник указал на украшенную магическими знаками дверь:
– Они уже там.
Итания ответила безжизненным голосом:
– Да, я понимаю.
Гелия быстро проскользнула к двери и, пока никто не успел остановить, тихонько приоткрыла. Итания была рядом, и щель оказалась достаточной, чтобы сразу увидеть добрую половину зала. Старцы, белые как голуби, сидят на мягких сиденьях вдоль стен напротив друг друга, ведут негромкую беседу. Все в белых бесформенных одеяниях, скрывавших их высохшие фигуры, все с одинаково длинными серебряными волосами и такими же бородами… Только у одного на голове розовая плешь со старческими коричневыми пятнами, зато борода даже длиннее и гуще… Лица высохшие, сморщенные, как печеные яблоки, дряблые, в глазах почти пустота…