По всей линии схватки летели искры от ударов топоров и мечей по стальным панцирям. От грохота глохли люди и кони. Во все стороны брызгали срубленные края щитов, наконечники копий, навершия шлемов, а то и отрубленные кисти рук с зажатым в кулаке оружием. Кони в тесноте поднимались на дыбы и, не в силах опуститься, неистово били передними копытами всех, кто оказывался ниже.
Герои, которые предпочитали воевать в одиночестве, а не водить отряды, озверели от тесноты и давки, где не удавалось показать свою нечеловеческую силу или ловкость. Первым сумел очистить место вокруг себя Меривой, он крушил огромным топором с такой яростью, что наконец-то смог перевести дыхание, а затем его конь сумел сделать первые шаги вперед.
За ним устремились братья Кресал и Улеб, участники всех последних битв, где бы они ни затевались, бесстрашные и умелые воины, они послали коней сзади и чуть по бокам, быстрые и точные удары братьев поражали всех, кто пытался зайти к Меривою со спины. Они постоянно выкрикивали клич своего рода, среди грохота, конского ржанья и диких криков слышали немногие, но люди их крови тут же поспешили к ним, встали сзади и пошли уже сами врубываться в плотное, словно стена из деревьев, куявское воинство.
Дорогу Меривою загородил великан в доспехах темного цвета, щит размером с городские врата, меч как бревно, а конь высился над другими, как бык над козами. Меривой подставил щит под удар, содрогнулся всем телом, крикнул бешено:
– Теперь получи мой!
Лезвие его топора рассекло толстый щит куява, выкованный лучшими кузнецами Вантита, полетели осколки, вторым ударом Меривой достал кончиком лезвия топора куява в переносицу. Шлем не дал себя просечь, но прогнулся, в щели брызнула кровь, а куявский великан пошатнулся в седле.
Меривой закричал победно, вздымая над головой страшный топор, Кресал и Улеб тут же оказались рядом с шатающимся гигантом и обрушили на него частые удары. Тот наконец повалился на конскую гриву, пальцы тщетно хватались за повод, а когда грохнулся наземь, Кресал ухватил коня за уздечку и закричал оруженосцам:
– Этого отвести к шатру Меривоя!..
* * *
Меклен выдерживал натиск левого крыла куявского войска, воины там все были рослые. В великолепных стальных доспехах, сильные и уверенные, а переговаривались между собой на вантийском наречии. Им внезапно овладела страшная ярость, только вантийцев здесь не хватало, он закричал, срывая голос, рубился уже с нечеловеческой силой, а когда у него сломался топор, выхватил из седла чужака, в своем железе похожего на железную статую, и, держа его за ногу, вращал им, как исполинской дубиной, и побил так многих сильных воинов.
Ему наконец бросили его собственную дубину, что возил на запасном коне, целиком из молодого дуба, он сметал каждым ударом всадника вместе с конем, опрокидывал тех, кого хотя бы задевал, а если удар приходился сверху, то плющил и коня, и всадника.
За ним с победными криками двигались сильнейшие из богатырей, и так они вклинились в плотные ряды наемников, а затем и отбросили их сперва на длину копья, а потом и на выстрел из лука. Аснерд по приказу Придона послал им тысячу лемков, те ударили с накопленной яростью, и наемники начали отступать шаг за шагом.
Похоже, куявы заметно устали, в центре они были отброшены усилиями сыновей Аснерда, но затем перестроили ряды и сражались молча, без воинственных криков, упорно и яростно. Аснерд окинул взглядом оставшиеся полки, сказал Придону жестко:
– Теперь остаешься ты!.. Будь полководцем, а не мальчишкой!
Придон не успел рта открыть, как Аснерд жестом подозвал оруженосца с конем, жеребец закряхтел под тяжестью гиганта, Аснерд ухватил одной рукой повод, а другой вскинул над головой огромную секиру:
– Артане, вперед!
Все, кто услышал, с готовностью двинулись за ним следом. Аснерд помолодел, сбросив десятки лет, но сохранил опыт и умение схваток, от его карающей десницы гибли самые сильные, самые прославленные, ибо, завидев самого Аснерда, которого знали все, каждый из героев стремился схватиться именно с ним, принести стране облегчение, а себе неслыханную воинскую славу, почет и завистливое уважение.
Аснерд двигался как могучий тур среди овец, щит его все время звенел и подрагивал от ударов, следом слышался страшный хряск его секиры, которой рассекал любого богатыря вместе с его доспехами. За ним пристроились Меривой, Франк, Шестак, Рагинец, неустрашимый Голота, доблестный Зазибрь, который не страшился ни людей, ни богов, могучий Черновол, который предпочитал всем пирам за Столом вот такой кровавый пир, шли Шелепень, Дядило, Хрущ, а вместе с ними шла неумолимая смерть, ибо они никогда не оставляли живых за спиной.
Битва кипела уже по всему полю, только на той стороне вдали у подножия небольшого холма стоял запасной куявский полк, там ветер полоскал стяги Куявии, а на этой остались только два полка недавно прибывших Избора и Свобы.
Вяземайт посматривал с беспокойством, сеча затягивается, такой кровавой артане еще не знали, впервые их звериная ярость кочевников наткнулась на спокойное мужество земледельца, куявы воодушевлены битвой, а среди артан все больше нарастает смятение…
Он подозвал молодого парня, что жадными глазами смотрел на кровавое побоище:
– Пора, Ждан.
Парень кивнул, в глазах вспыхнул огонь, он сделал шаг и… запел. Придон вздрогнул, такого сильного и волшебного голоса он еще не слышал, а песня отозвалась во всем теле сладкой болью, воспламенила кровь, зажгла всю плоть, и он ощутил себя горящим и не сгорающим в огне, что не жжет, ибо и есть то, в чем должен жить человек: в огне, в жаре, в накале, в бешеной скачке, в крике и бешеных ударах топора, в стонах поверженных врагов, в свирепом ветре навстречу, грохоте копыт… Вяземайт сказал за спиной:
– Помнишь?
Придон вздрогнул:
– Что?
– Песню. Эту песню помнишь?
– Я сочинил, – пробормотал Придон, – как-то… зачем-то… даже сам не знаю зачем. Мне было худо, я метался, как в жару…
– Да, – согласился Вяземайт, – тогда ты уже сочинял другие песни. Но в тебе сила богов, Придон. Неважно, о чем поешь, сила… она никуда не девается!
Красивый и сильный голос реял над полем, его слышали все, как артане, так и куявы. Придон не поверил глазам: усталые измученные люди, что от изнеможения валились с седел, выпрямились, глаза засверкали, в руках снова появляется мощь, начали сшибаться с врагами с таким громовым треском, что в небесах грохотали громы, а земля отвечала встревоженным гулом.
Певец, чувствуя, как он поднял упавший дух сражающихся, запел еще громче, сильнее. Волшебные слова, исполненные силы, пронзали каждого и наполняли мощью.
Внезапно как один вздох пронесся над полем битвы. Отовсюду была видна исполинская фигура Аснерда на таком же огромном, как гора, коне. Аснерд неутомимо врубался в ряды врага, а конь топтал павших и теснил грудью коней противника. Внезапно оба зашатались, как одинокое дерево в бурю среди высокой травы, и грохнулись наземь.