И вот тут впервые оказалось…
Что?
Человек жил, работал, радовался техническим новинкам, облегчающим работу, и… вдруг почувствовал, что стал глупее своей же работы. Странное чувство, но оно, как чувствую, посещает все большее число людей. То ли сами постепенно глупеем, то ли… нет, не сами, это работа очень быстро умнеет. Мы умнеем тоже, но недостаточно, чтобы поспевать за работой, что умнеет не быстро, а стремительно.
Правы те, кто говорит, что для каждой новой работы должны быть новые люди. В смысле, новое поколение. Вот наши дети с детского сада умеют пользоваться мобильниками, моментально осваивают компьютер и Интернет, но… и они не успеют постареть, как придут новые программы, новые девайсы и гаджеты! Да что там постареть, детей родить не успеют, а сами-то уже того, станут смотреть на все новинки с недоверием и опаской.
Я, собственно, кто? Тоже такой?
Вышел из кабинета, что тоже признак то ли старости, то ли косности: проще провести в воздухе вот так пальцем — и прямо из стены выйдет тот, кого изволю поставить перед свои ясны очи. Стены уже давно не стены, а с той далекой поры, как вместо обоев оклеили электронной бумагой, — экраны, что сперва просто давали дивное по четкости и яркости изображение, неотличимое от реального, а потом уже и получше реального.
Лора вскочила, заискрившись радостью, как щенок, что видит обожаемого хозяина.
— Шеф, что мне для вас сделать?
— Сиди, — буркнул я. — Говорил же, не вскакивай…
Она возразила живо:
— Но так вы меня не замечаете!
— А лучше, — спросил я, — если замечу и рассержусь?
— Лучше, — заверила она. — Мне от вас все лучше, чем незамечание!
Я покрутил головой и вышел в общий зал для отдыха, который в старину именовался бы, наверное, курилкой. На диване сидят в свободных позах Тимур и Роман, один тянет бессмертную кока-колу из фигуристой бутылки, другой вылавливает по одному лесные орешки из широкой тарелки.
На экране мельтешат пестро одетые скоморохи, толстые попы в золоченых ризах, тягуче и гулко звучат колокола, а церковный хор гнусит что-то на странном языке, выдаваемом за истинно русский.
Тимур быстро взглянул на меня.
— Не переключай, — предупредил он. — Это сейчас по всем каналам!..
— А что за праздник?
— Не знаешь? — удивился он. — По всей стране идут молебны и разбивают медные лбы о полы.
А Роман, видя мое непонимающее лицо, вежливо пояснил:
— Подняли и подвесили Царь-колокол! Какая-то годовщина, вот и подгадали… По всем каналам народное ликование, шествия, карнавалы, концерты…
Тимур буркнул:
— Хотят вообще сделать выходным днем. А то и отметить в календаре красным.
— Да, — согласился я. — Это не победа в гонке нанотехнологий. А никакую икону нам из-за границы не передали?
Тимур посмотрел с подозрением:
— А ты откуда знаешь? Как раз только что приняли решение…
Я отмахнулся:
— Да это и понятно. Враги, кругом враги. Очередную икону возвратят, у нас снова праздники и ликование по случаю такого великого щастя… Эх, когда же это все кончится?
Роман пожевал, как верблюд, из-за чего его подвижное лицо двигалось во все стороны, как у анимационного персонажа, наконец почти плюнул под ноги.
— Идиоты! Время для Царь-колокола!.. И это в нашем двадцать четвертом году! Двадцать первого века!
— Нашли же время и деньги для ледового шоу, — возразил Тимур с издевкой.
— Так то шоу, там ледовый дворец выстроили в середине июля!.. Хотя да, одного поля ягодки.
— Панэм эт цирцензэс, — сказал Тимур мудро. — Чем народ тупее и проще, тем с ним… тоже проще. Но Уэллс ошибся в самом главном.
— Ты о чем?
— Кроме элоев и морлоков, — назидательно сказал Тимур, — существуют еще и когисты. Мы то есть.
— А элои кто? — спросил Роман. — Дети олигархов? Тусовочники? Шоумены?..
Тимур отмахнулся:
— Главное то, что мы — когисты. Элои и морлоки останутся, мы — уйдем.
Роман вздохнул:
— Скорее бы этот Переход… Я с каждым годом вижу, что уже не принадлежу к человеческому виду.
Тимур смолчал. Жена Романа вчера вышла из клиники, где за треть их сбережений прошла трансформацию на генном уровне в человека-кошку. Тело теперь покрыто мягкой шерстью, глаза желтые, с вертикальным зрачком, отрастила хвост…
Роман и раньше кошек не любил, а теперь, думаю, вообще возненавидит. Цена на дорогостоящую трансформацию постепенно падает, на улицах теперь полно этих чудовищ. Старинные панки, готы и эмо, которых так не любило старшее поколение, кажутся теперь милыми такими существами, мягкими и пушистыми.
Что ж, каждый понимает прогресс в меру своей гениальности. А у нас все гении один другого круче.
Тимур посмотрел на мое расстроенное лицо, в глазах проступило участие.
— И все же, — сказал он успокаивающе, — за последние пятнадцать лет люди стали жить на тридцать лет дольше… Не все, конечно, а кто прилагает усилия. За эти пятнадцать лет человек резко поумнел… Опять же, не все, а кто обвешан чипами, что взяли на себя всю рутинную работу по хранению, поиску и обработке… И приблизилось время, когда человек станет бессмертным…
Роман огрызнулся:
— Оптимист!.. Траты на сексуальные прибамбасы выросли в восемнадцать раз, а на всю науку — всего на шесть процентов!.. В прошлом году был рост на семнадцать процентов, а в позапрошлом — на тридцать два!.. Тебе это что-либо говорит?.. Нет? Тогда я скажу!.. Через три года от всей науки останутся только отрасли, что занимаются разработкой новых путей получения оргазма! Желательно непрерывного, чтобы начали издыхать, как крысы, нажимающие на кнопку!
Тимур сказал миролюбиво:
— Ну вот и хорошо. Пусть мрут счастливо. Все равно таких нельзя брать в бессмертие. Я имею в виду, в высокое.
Они смотрели на меня, я все молчу, наконец я махнул рукой.
— Пусть остаются в простом, — сказал я. — А пока пусть сексуалят хоть до смерти.
Роман вскрикнул:
— Вы что, не понимаете? Расходы на космос упали почти до нуля! Это значит, что нам никогда не построить города даже на Марсе! А по теории вероятности где-то уже движется в нашу сторону такой же астероид, который уничтожил динозавров… а то и побольше. И расплещет Землю, как удар молота куриное яйцо. Тогда и бессмертие не спасет…
Тимур нахмурился, долго морщил лоб, наконец проговорил с неуверенностью: