Он помолчал, чему-то колеблясь, бросил искоса взгляды на затихших сотрудников и сказал уже другим тоном:
— Знаешь, лично я человек не совсем сдержанный. Могу и на хрен послать ни за что…
Я удивился:
— Ты?
— Да, — ответил он нехотя и снова посмотрел на внимательно слушающих коллег. — Я самый. Только сдерживаюсь. Это вы все спокойные и респектабельные, а я вообще-то еще та свинья… там, глубоко внутри. Не раз, бывало, думаю, убил бы этого придурка, а вслух говорю что-нить нейтральное. А то и комплимент состряпаю для пользы дела. Или подумаю в разговоре, что я бы тебя, говнюк, в нужнике утопил бы в самом глубоком за такие слова, а то вообще в такой бы бросил, чтобы стоял в говне по шею, а на тебя все срали… но улыбаюсь и говорю любезности! Понимаешь, мне нужно сперва над собой поработать, а то я таких мыслей напередаваю…
Дверь приоткрылась, опасливо заглянула Алёна. Я кивнул ей на свободные места, она на цыпочках прошла за спинами сидящих, пригибаясь, как в кинотеатре горбятся, чтобы не заслонять экран, все такая же спортивная, с широко расставленными и слегка вздернутыми плечами и, главное, в чудовищных солдатских ботинках.
Ей кое-кто кивнул, но остальные не отрывали от нас взглядов. Я видел на лицах не просто повышенный интерес, это не сказать ничего, а нечто такое, что назвал бы тревогой и смущением. Но чему тревожиться преуспевающим людям, чей бизнес даже в годы спада мировой экономики набирал обороты?
Я по очереди переводил взгляд с одного лица на другое, и все отводили глаза в сторону.
— Ребята, — сказал я с недоумением, — вы что? Мы же так радовались каждой новинке! Гордились, что прогресс все ускоряется и ускоряется, буквально не успеваем ориентироваться в новых девайсах, выскакивающих на рынок!
Василий Петрович сказал с тяжелым вздохом:
— Это прогресс ускоряется! А мы?
— И мы, — ответил я.
— Но не успеваем, — ответил он раздраженно. — Трахаться на улице и показывать вагину в транспорте — еще не прогресс. Это и в Древнем Риме умели. В том-то и дело, что мы все еще в чем-то… древние римляне! Увеличивать клиторы и выращивать добавочные пенисы — это все то же: «машин будет больше, а морды будут ширше».
— Погоди-погоди, — сказал я, — Василий Петрович, ты что же, против таких чипов?
— Я не сказал, — раздраженно бросил он, — что против! Я просто еще не готов вот так сразу. Я хоть и думаю всегда хорошо, но иногда… совсем иногда!.. правда-правда, я весь в белом, только вот в какие-то моменты такую картинку воображение нарисует, что… ну, я не хотел бы, чтобы кто-то ее видел. Тем более тот, с кем общаюсь и хочу сохранить хорошие отношения.
Роман поглядывал то на меня, то на остальных, наконец вставил свои пять копеек:
— Честно говоря, я сперва тоже должен малость подисциплинировать свои мысли. Речь контролирую, даже если очень хочется кого-то послать, а вот в мыслях… я бы не хотел тоже, чтобы видели, что… какие фигуры наворачиваю. И какие этажи строю.
Я сказал ошеломленно:
— Ну и ни фига себе! То все орали насчет скорее бы, а теперь все отказываются! Вы что, в самом деле?
Скопа ответил рассудительно:
— Мы тогда не видели никаких проблем. Смотрели только на мгновенные передачи огромных массивов информации, на суперскорость… Ну, как всегда, видишь только ориентиры, а досадные мелочи замечаешь по мере того, как подходишь ближе… Ладно, я пошел. Буду думать.
Остальные поднимались молча, большинство так и не сказали ни слова, что весьма необычно, у нас чаще дым коромыслом от баталий. Одри вообще исчезла незаметно, но ей достаточно прервать связь или переключить каналы.
— Давай, — сказал я Тимуру. — Ты у нас главный специалист по грядущему. Только на этот раз постарайся угадать не будущие профессии, а что придет… или может прийти на смену баймам.
Он ушел, Алёна тоже поднялась, но я остановил ее жестом:
— У тебя все в порядке? А то не видел тебя несколько недель. Уже тревожусь.
Она улыбнулась насмешливо и с недоверием:
— Правда?
— Клянусь, — ответил я серьезно.
— Что-то в лесу издохло!
— Все шутишь, — сказал я. — Алёна, из первого коллектива почти никого не осталось. Не больше десятка, даже меньше. А вот ты всегда рядом. Я это ценю.
Она тряхнула головой, волосы блестящей волной красиво метнулись из сторону в сторону.
— Я не знаю, — сказала она, — сколько будет стоит этот чип, но я его куплю и поставлю. Даже если придется отдать все.
— Ради чипа?
— Да, — ответила она.
Я покачал головой:
— Наша команда, как ты успела увидеть, трусит.
Она спросила с насмешкой, повышая голос:
— Я что, уже не команда?
— Ты ее лучшая часть, — сказал я поспешно и вдруг ощутил, что сказал правду. — Ты в самом деле лучшая. Хоть шеф я, но наш мир крутится вокруг тебя. Однако даже наши умники, у которых практически нет подкорки, и то трусят. Ну, не столько трусят, как осторожничают.
— Я не хочу осторожничать, — ответила она.
Я развел руками:
— Теперь вот уже и мне кажется, что эти чипы можно ставить разве что детям. Даже не школьникам, а младенцам. Хотя, судя по Библии, и они рождаются уже грешными.
Она улыбнулась:
— Возможности чипов можно заблокировать.
— Тогда зачем?
Она смотрела на меня:
— Ты о чем?
— Зачем мучительная подсадка чипа в мозг, если почти все, что он даст, позволяют остальные гаджеты?
Ее голос прозвучал едва слышно:
— Ты не поверишь, шеф, но я в самом деле не собираюсь хоть что-то блокировать. А ты?
Мне послышался в ее голосе вызов.
— Не сравнивай, — сказал я. — Это мне практически нечего скрывать. А если и есть что-то стыдное, то в самом деле стыдно за такую мелочь. Вот такой я серый и кругом неинтересный. И я без страха открою тебе всего себя.
Она не сводила с меня очень серьезного взгляда.
— И я тебе.
Она ушла, я долго сидел в одиночестве, отрубив все каналы связи и чувствуя себя достаточно хреново. Персональные компы уже достигли мощности в десять терафлопс, что намного превосходит вычислительную мощность мозга. Вся сложность была в том, чтобы уменьшить все это до размеров хотя бы горошины. Тарас и Тимур уверяют, что скоро получим образцы. Это еще не нанотехнология, но устройство размером с горошину можно пробовать подключать непосредственно к мозгу.