Что со мной, спросила она себя смятенно. Почему я страдаю, когда он на меня не смотрит? Или пора уже признаться себе, назвать все своими именами?
После ужина женщины еще надолго задерживались в его доме, пряли и пели, даже из своей каморки она слышала их негромкие милые девичьи голоса, сердце вскипало от ревности, а воображение рисовало картины, как он улыбается им, берет какую-нибудь за руку и уводит в свою комнату.
Она сидела на своем ложе, прислонившись к холодной стене в ожидании Сбыслава. Дверь громко скрипнула, Блестка подняла голову, вместо Сбыслава в дверном проеме стоял Иггельд. Сердце застучало чаще, она даже уловила, как запульсировали жилки на висках, чего с ней никогда не случалось. Некоторое время она ждала, что он заговорит или дотронется до нее. Может быть, даже схватит в объятия, но Иггельд стоял неподвижно, словно резной столб.
Чувствуя неясное разочарование, она стиснула челюсти, выпрямилась, надеясь, что получилось достаточно надменно. Он стоял с распахнутой на груди рубашкой, голову наклонил, словно намеревался ее боднуть, в глазах мрачное и даже злое выражение.
– Враг мой, – произнес он, – почему ты – враг мой?
– Потому что, – ответила она.
Он не понял, судя по его лицу, но переспрашивать не стал, подошел, сел и взял ее за плечи. Она вскинула голову. Их взгляды встретились. В его глазах глубокая печаль.
– Почему, – повторил он, – почему?.. Я не хочу быть твоим врагом.
Она дерзко усмехнулась.
– Да? Тогда сними с меня цепи.
– Нет, – ответил он просто.
– Почему?
– Убежишь, – ответил он бесстрастно. – Пока в цепях, за тобой присматривают десятки глаз. В этом железе не позволят выйти за двери этого дома. Но без цепей ты сможешь уйти даже сквозь стены.
Она посмотрела вопросительно.
– Как?
Он двинул плечами.
– Не знаю. Может быть, просто вышибешь кулаком камни и выйдешь. А если кто рискнет заступить дорогу, оторвешь голову.
Он вроде бы шутил, но глаза оставались серьезными. Она старалась смотреть бесстрастно, пусть не видит, как тихая печаль охватывает ее сердце.
– Тебя скоро заберут у меня, – сказал он просто. – Но сейчас ты еще здесь. И ты – в цепях.
Его пальцы приподняли ее подбородок. Она попробовала отвернуться, и тогда он неуловимо быстро припал к ее губам горячим ртом. Блестка застыла, попробовала отодвинуться, это было невероятно трудно, странное желание прижаться к нему пронзило, как острый клинок.
Он целовал долго и жадно. Словно зачарованная она ощутила, как руки поднимаются, ладони опустились на его широкие горячие плечи, округлые и твердые Его поцелуй длился, она ощутила, что предательские губы вновь потеряли твердость камня, потеплели, стали мягкими и податливыми.
Он с усилием оторвался от ее губ. Она видела, как в глазах полыхнул гнев.
– Что ты со мной делаешь? – спросил он. – Женщина, в тебе нет… сердца!
Она прямо смотрела ему в лицо.
– Сердце меня и предает, – ответила она. – Ты мой враг. Но я, в отличие от тебя, могу признаться… могу сказать правду.
– Какую?
– Мне нравится, – ответила просто, – когда ты меня целуешь. Меня еще никто не целовал. И не обнимал, если не считать братьев.
Он сгорбился: братья – это прежде всего артане. А они придут за сестрой и не оставят здесь камня на камне. Можно не сомневаться, у них хватит сил и решимости. Люди, которые смели могущественные армии Тулея, смели даже черные башни магов там, на равнине, сметут и оставшиеся в горах. А его Черныш хорош для рейдов, но не для схватки с целым войском.
– Но если представится возможность… – сказал он и умолк, не мог выговорить дальше.
– … то я убегу, – договорила она.
– Если сниму цепи, поклянешься, что не убежишь?
– Нет.
– Почему? – спросил он, но голос звучал безнадежно, ответ Иггельд знал.
– Я – артанка, – ответила Блестка. – А для нас родная земля не то что для куявов. Мы в войне, а ты – мой враг.
Некоторое время они смотрели друг другу в глаза. Взгляды сказали больше, чем оба могли бы словами.
– Хорошо бы, – выговорил он с трудом, – очутиться нам и дальнем-дальнем краю. В такой стране, где не слыхали даже о Куявии или Артании.
– Мы здесь, – возразила она. – Мы воюем. Я у тебя в плену. Ты волен делать со мной все, что захочешь.
Он опустил руки.
– Да.
– Так делай же, – сказала она просто.
Он покачал головой.
– Думаешь, только у артан есть гордость?
– Что ты имеешь в виду?
– То, – сказал он с нажимом, – что я никогда не возьму силой женщину, которую полюблю.
Он ушел, прежде чем она поняла, что он сказал, и прежде, чем успела ответить то, что хотела.
* * *
Она старалась всегда и везде лицо держать бесстрастным, только глаза видели и замечали все. Здесь либо жили полные уроды, что не держат в доме оружия, либо все оно спрятано в комнате хозяина. Артане справедливо считали, что оружие на стене – лучшее украшение, и потому развешивали его везде и всюду.
Хотя бы нож найти, подумала она в тоске. Конечно, лучше всего – артанский топор, что рубит и железо, как сырую глину. Тогда бы никто не смог остановить ее на пути к свободе… или к славе. Железная цепь и эти оковы, на которые так надеется ее поработитель, на самом деле не настолько, не настолько, как он и остальные в этом доме думают…
Правда, она может исхитриться изорвать одеяло, получатся ленты. Если связать все, то легко спуститься через окно, что в коридоре. Там всего один страж, но с ним справиться легко, он всего лишь куяв. Женщины с удивлением говорили между собой, что молодого хозяина терзает какая-то хворь, исхудал, спал с лица, вчера накричал на Апоницу, люди стараются не попадаться ему, раздражен, зашибет. Раньше он всегда завтракал вместе со всеми, а сейчас уходит утром тайком, словно вор, целый день носится где-то, а возвращается поздно ночью, весь в побитых доспехах, в крови…
Поздно ночью, подумала она мрачно. Это чтобы со мной не встречаться. И уходит рано утром потому же. Что ж, враг мой, я тоже не уступлю тебе ни капли своей гордости. Если надеешься, что я что-то скажу, начну оправдываться или хотя бы объясняться, ты тоже станешь доказывать, в чем я не права, и таким образом к чему-то придем, но я не скажу ни слова. Здесь – враги.
В груди было холодно и пусто. Здесь враги, напомнила она себе. Я должна искать возможность бежать. Если надо, убью любого, кто встанет на дороге. Любого.