— Гм, — сказал Борис Иванович.
— И не мычите, вы не на плацу!
Комбат усмехнулся в усы и промолчал, но его усилия пошли прахом.
— И нечего скалиться, как чучело рыси в зоологическом музее! — нанес последний удар Антон Антонович и вдруг улыбнулся. — С детства мечтал стать офицером, — неожиданно признался он. — Командный голос отрабатывал... Правда, получается?
— В общем, да, — неуверенно сказал Борис Иванович. — Только у вас какое-то превратное представление о.., гм.., о командах. И вообще об армии, если уж на то пошло.
— Ну-ну, командир, — вступился за адвоката Андрей. — Ты просто себя не слышал. Во время утреннего развода, например, а особенно тогда, когда в казарме дольше трех дней сидеть приходилось.
— Стоп, — вскинул обе руки ладонями вперед адвокат. — Не надо армейских воспоминаний, иначе вы сейчас побежите за бутылкой, а потом возьмете штурмом Кремль и провозгласите Российскую Дембельскую Республику, она же царство добра и справедливости...
Дайте мне немного подумать.
Он закатил глаза к потолку, потом вовсе закрыл, сцепил пальцы рук на объемистом животе и стал думать.
Воспользовавшись этим, Комбат кивнул в его сторону и сделал уважительное лицо, и Подберезский энергично закивал в ответ: будь спок! Через пару минут, когда Антон Антонович все еще возлежал на спинке кресла с закрытыми глазами и соединенными в замок на округлом, туго обтянутом белой рубашкой животе руками, Борис Иванович начал беспокоиться: а не заснул ли ненароком хваленый адвокат Подберезского? В тот самый миг, когда волнение Комбата достигло апогея, Антон Антонович открыл глаза, расцепил руки и сел прямо.
— Что ж, — сказал он, — я все хорошенько обдумал, Он снова помолчал, опять сцепил руки в замок и вертя большими пальцами.
— Чертова Испания, — неожиданно сказал он. — Надо же, как не вовремя все получилось... Тремя бы днями раньше, пока все это еще не набрало обороты... — Он махнул рукой и подался вперед, поставив локти на черную крышку стола. — Значит, так. Все эти ваши побоища, все эти ваши оскорбления действием — чушь и ерунда на постном масле. Главное — портфель. Честно говоря, меня несколько удивляет тот факт, что вы оба до сих пор живы.
— Сами удивляемся, — с виноватым видом ввернул Комбат, не любивший долгих хождений вокруг да около. — Как проснемся, пересчитаем друг дружку, так и удивимся.
— Один из героев этого вашего, с позволения сказать, фильма — генерал-полковник Шаров, мужчина очень серьезный и широко известный в определенных кругах, — как ни в чем ни бывало продолжал Антон Антонович, проигнорировав реплику Комбата. — Основная сложность заключается в том, что все его связи неизвестны, пожалуй, никому, кроме него самого.
То есть можно с уверенностью утверждать, что он активно вращается в верхах и знает там буквально всех; встречается, беседует, выпивает, решает какие-то служебные и внеслужебные дела... То есть знаком он со всеми, вопрос только в том, какова, так сказать, степень этого знакомства.
— Ну и что? — спросил Борис Иванович.
— Говоря простым языком, — с прежними ядовитыми нотками в голосе пояснил адвокат, — совершенно непонятно, к кому в этой ситуации обратиться. Как угадать, кто из высших чинов ФСБ даст этой информации ход, а кто прямо побежит к Шарову? Чем чреват этот последний вариант, вы, надеюсь, понимаете.
— А если попробовать снизу? — осторожно предложил Подберезский.
— Такая информация все равно пойдет наверх, прежде чем кто-то станет что-то делать, — ответил адвокат. — Причем мы с вами уже не будем знать, каким же путем она идет и на каком из этапов этого движения произойдет утечка.., фатальная утечка, если можно так выразиться. И потом — время. Ведь груз, насколько я понимаю, прибывает в Москву сегодня?
На некоторое время в кабинете зависло молчание, тягостное, как визит к зубному врачу. Комбат вдруг завозился на своем стуле и тяжело вздохнул.
— Да, Андрюха, — сказал он. — Дурак я все-таки, что тебя не послушал...
Подберезский удивленно вскинул на него глаза: неужели Борис Иванович жалеет о содеянном? Да, с горечью подумал Андрей, Афган Афганом, а наши, московские, кого хочешь укатают...
— Ну, командир, — осторожно сказал он, — что ж теперь... Сразу надо было этот чемодан выкинуть, а теперь поздно.
— Да я не про чемодан, — отмахнулся Рублев, — я про автомат. Зря я тебя заставил автомат выбросить, вот что.
Подберезский с облегчением рассмеялся, хотя в ситуации не было ничего смешного. Все-таки Комбат оставался Комбатом, и это радовало Андрея: хоть что-то в этом странном мире не менялось под разрушающим воздействием времени и обстоятельств.
— Кстати, об автомате, — снова заговорил Антон Антонович. — Вы навели меня на мысль. Вы говорите, что потерянную кассету мог подобрать человек, который охотился за кейсом?
— Ну, на нем не написано, кто он и за чем охотится, — ответил Борис Иванович, — но похоже, что да, — Жаль, что аудиокассеты тоже нет, — вздохнул адвокат. — Но ситуация в целом ясна: этот бородатый кавказец — заказчик, генерал-майор — поставщик, а Шаров выступает в роли посредника. И есть еще кто-то, кому погибший в аэропорту эфэсбэшник намеревался слить информацию об этой сделке. Видимо, кому-то до зарезу нужна эта партия оружия, а денег не хватает. Не дождавшись курьера, этот человек прилетает в Москву, чтобы самому получить информацию из первых рук...
— Точно! — воскликнул Подберезский. — Он ее получил — пускай не всю, но вполне достаточно, чтобы понять, когда прибудет груз. Значит, сегодня на Москве-Сортировочной ..
— В районе шестнадцати часов, — значительно подняв кверху пухлый розовый палец, вставил Антон Антонович.
— ..в районе шестнадцати часов... — подхватил Подберезский, — будет большая заварушка...
— ..и вам вовсе незачем участвовать в ней лично, — закончил адвокат. — Достаточно осторожно проинформировать компетентные органы о том, что на станции ожидается крупная разборка со стрельбой.
— Вы же сами говорили, что компетентные органы у этого вашего Шарова в кармане, — возразил Борис Иванович.
— Это не мой Шаров, — оскорбился толстяк, — это ваш Шаров. И потом, при чем тут Шаров? Откуда компетентным органам знать, что Шаров связан с предстоящей бандитской разборкой? Мало ли что могли не поделить, к примеру, любера с замоскворецкими? Шаров нашим компетентным органам и в голову не придет, и информировать они его о предстоящей операции, конечно же, не станут.
— Слушайте, — осененный новой идеей, воскликнул Андрей, — а пускай бы они задержали груз в пути! Представляете, приходят эти гаврики на станцию, встречают свои вагоны, а оттуда — спецназ...
— А вот эта информация может до Шарова дойти, — с сожалением покачал головой толстяк. — Шутка ли — два вагона! Вообразите, какой поднимется шум: откуда, что, почему... Нет, это не годится, хотя и жаль. Информация должна выглядеть вполне невинно: разборка, и все. Крупная, конечно, но не Куликовекая битва и не Бородино... А потом, когда главный вопрос решится, можно будет подумать о том, кому и как подсунуть эти материалы.