– Ладно, попробую сам…
Тип принялся собирать левой рукой влажный сушняк, правой рукой продолжая прижимать к сердцу своего Доминикуса. Сушняка вокруг было много, быстро образовалась изрядная куча.
– Есть что-нибудь сухое? – спросил Скелетон.
Сухого у меня не было.
– Это плохо, – сказал мой новый друг. – Впрочем, есть один способ. Жестокий, но неизбежный…
Сказал и извлек откуда-то из глубин своего рубища длинную черную палочку.
– Эбонит, – сказал тип. – Я впал в варварство, увы. Я слаб, и нет во мне сил. Ни для жизни, ни для великих свершений. Прости меня, Доминикус, прости…
Тип снова нырнул рукой в свое рубище и достал деревянную расческу. Судя по грубости работы, самодельную. Он протер расческу о балахон и принялся прореживать шерсть своего кота.
Я с интересом наблюдал. Все это напоминало мне…
Сон. Больше всего это напоминало мне сон. Не то чтобы кошмар, нет. Просто тягучий неприятный сон, из которого трудно выбраться.
Впрочем, моя задача не удивляться, моя задача совсем другая.
Скелетон тем временем продолжал расчесывать свою кошатину и очень скоро скопил целый ком серо-голубой шерсти. Он подул на шерсть и спрятал комок под кучу хвороста. Затем взял черную палочку и принялся быстро-быстро тереть ее о худой хребет Доминикуса. Когда палочка щелкала по ребрам, Доминикус подтявкивал.
Постепенно мне открывался смысл этих странных манипуляций. Помучив кота минуты три, тип поднес палочку к шерсти. Проскочила искра, шерсть заиграла синими блестками, вспыхнула. Огонь нехотя перебрался на веточки, минуту раздумывал, потом заработал в полную силу.
– Однако, – сказал я.
Скелетон поцеловал своего друга в ухо. Кот обреченно вздохнул. Судя по общей потрепанности, к подобному способу добывания огня он был привычен.
– Он – единственное, что у меня есть. – Скелетон погладил кота. – Святое существо, воистину.
Я подсел к огню поближе и присмотрелся к хозяину Доминикуса повнимательнее.
Хозяин Доминикуса был похож на своего питомца. Чем-то.
Он был, как я уже говорил, невысок, плотен, но при этом все равно напоминал скелет. Скелетная сущность, спрятанная в недрах его природы, выпирала наружу. Больше всего впечатляла голова. Голова была совершенно лысая. Не бритая, как у Дрюпина, не стриженная накоротко, не полубокс какой-нибудь там, а именно лысая. Но не красиво лысая, а лысая как-то синюшно. Ребристо как-то лысая. Я был удивлен. Обычно такими лысинами блистали вполне возрастные чудланы, а тут…
Лицо перемазано грязью, что неудивительно – грязь была везде, почему бы ей не оказаться на лице аборигена? Кроме грязи, проглядывались шрамы, причем несколько довольно свежих и параллельных друг другу. Такие шрамы возникают, вероятно, от побивания хлыстом. Моего нового знакомого отлупили плеткой по морде, от этого физиономия приобрела зеброидный вид. Но не страшный, а, скорее, комический.
Какой жестокий, однако, тут мир, бьют хлыстом по лицу. И это называется «сбудутся все желания»? У кого, интересно, такие желания?
– Однако забыл представиться. – Человек качнул лысиной. – За всеми этими битвами, как себя зовут позабудешь. Меня зовут Коровин.
– Очень приятно, – сказал я. – А я…
Я задумался. Не знал, как назваться. Странно, об этом я как-то никогда и не думал. Как назваться?
– Память отшибло… – посочувствовал Коровин. – Такое бывает. У некоторых бывает. Я как сюда попал, так, наверное, месяц ничего не помнил, даже имени своего. Потом ничего, охряпался. Тут не только мозги шалят, не только погода, тут и время шалит. Думаешь, что день прошел, а уже три проскочило. Память отшибет – не заметишь…
– Да, – кивнул я. – Память отшибло мне. Ураган…
– Ураган. – Коровин подбросил в костер дров. – Ураганы что-то зачастили, мир промок, даже костра толком не развести. Что за жизнь, а?
– И не говори, – согласился я.
– Но все-таки как-то называть тебя надо… – Коровин машинально принялся накручивать на палец несуществующие космы. – Может, у тебя какие-то предпочтения есть? Кем быть?
Уместный, кстати, вопрос. Я быстренько пролистал в голове семнадцать типовых сценариев. «Трус», «Лабрадор», «Идиот», «Капитан Немо». Пусть будет пока «капитан», все равно у меня ни оружия, ни компьютера. Ножа и того нет. Поэтому я ответил:
– Нету у меня предпочтений. Не помню.
– Ну, нету и нету. Будем ждать, когда сам свое имя вспомнишь. Говорят, сильные потрясения этому способствуют. А вообще, повезло мне, что я тебя встретил.
Коровин почесал пузо.
– Почему?
– Надоело мне тут в одиночку. Доминикус, конечно, добрый, но все время молчит. Я его полгода учил говорить, а он только «мама» да «мама»…
– Мама, – каким-то синтезированным голосом сказал Доминикус.
Я вздрогнул. Хорошо-то как. Человек пуляется из пальцев молниями, кошка говорит «мама», пираньи… Начало хорошее. Не удивляюсь, что Ван Холл заинтересовался этим местечком. Если бы я умел пуляться из пальцев… Но не исключено, что эта возможность реализуется только здесь.
Внезапно я почувствовал боль. Будто меня вновь принялись кусать пираньи. Я поморщился и осмотрел свои раны. Раны воспалились. На месте каждой образовался красный бугорок, весьма болезненный при надавливании. Я отвинтил крышку с фляжки и стал поливать повреждения.
– Щиплется? – спросил Коровин.
– Ноет.
– Плохо. Если щиплется, это значит яд не попал. А если ноет – попал.
– Чревато?
– Не бойся, – успокоил Коровин, – не сдохнешь до времени. Лечи подобное подобным, так говорил Авиценна, клин клином вышибают, так говорил Ярослав Мудрый. Я немножко знаком с медициной, сейчас я залечу все твои болечи…
Ну да, сейчас он залечит все мои болечи. Черничным листом, черемуховым цветом.
Коровин накрыл котел с пираньями крышкой, потряс его. Достал из рубища деревянную плошку, наклонил котел и наполнил плошку нездорового вида слизью.
– Раздевайся, – велел Коровин.
Я стал послушно раздеваться. Походная аптечка улетела куда-то вместе с рюкзаком, пренебрегать народными средствами не стоило.
– Слизь пираньи содержит дезинфицирующие вещества, заражения не будет, – объяснил Коровин. – И заживет быстрее. Как на сотруднике лодочной станции.
Я поглядел на Коровина. С побитой мордой, но с юмором. Это мне нравилось.
Куклачев с Планеты Х швырнул мне миску. Я оторвал от лохмотьев комбинезона полосу, намотал ее на длинную палочку, палочку обмакнул в слизь и стал замазывать свои повсеместные язвы.
Не могу сказать, что это было приятно. Слизь сама по себе отвратительная субстанция, слизь пираний тем более. Она воняла рыбой, к тому же оказалась еще и чрезвычайно жгучей. Но я терпел. Терпел и думал, что потом, когда заживут все эти прокусы, я останусь покрыт многочисленными шрамами. Причем шрамами позорно-мелкопоместными, будто меня побило крупной, с горох, ветрянкой. Другое дело шрамы колюще-рубленые, а тут…