– Ну, этот. – Я кивнул на дверь. – Этот сказал, что отправит нас к Колчеданову. Это кто?
– К Колчеданову... – Валерка почесал подбородок. – Колчеданов – это... это смерть вообще-то. Психопат, настоящий психопат. Маньяк вообще-то. Этого Колчеданова недавно только поймали, в дремучем лесу. Набрасывался на работников железнодорожного транспорта, ну и вообще на прохожих. Говорят, на его счету пятнадцать человек... А может, и сто пятнадцать...
Валерка нервозно почесался, огляделся и сказал:
– Ладно, плевать на Колчеданова, у нас отдельная палата. Вообще-то это карантинный бокс, но теперь тут я живу. Ко мне лишь иногда кого-нибудь подселяют, это вообще-то клиника для взрослых людей, а молодых психов не так уж и часто привозят. Даже ремонт нам и то недоделали... А твой друг настоящий псих! Он слышит голоса? А может, он ауры видит? Многие психи ауры видят вообще-то. Твой друг не видит?
– Не знаю... – честно ответил я. Может, Гобзиков и видел ауры.
– Ты не бойся, вообще-то минут через двадцать можно будет за ним уже полезть, тут вообще-то тихий час начинается. Все спят, все спят вообще-то...
Дверь с пинка распахнулась, и в палату влетели санитары. Как полагается, звероподобные. Те самые. Давыд и Боря, как их там обозвал Валерка. В таком же состоянии алкогольного опьянения.
Санитары тяжело оглядели бокс.
– Раздвоился он, – озадачился правый санитар, Боря.
– Тем лучше, – сказал Давыд. – Два – лучше, чем один. К тому же он и должен раздваиваться, он же шизик. Берем.
Валерка шустро перекатился на пол, нырнул под койку.
– А теперь снова один, – еще более озадаченно произнес Боря.
– Мир поразительно изменчив. – Давыд попробовал потрогать указательным пальцем собственный нос, это у него не получилось.
Я растерялся и закатиться под кровать не догадался.
– Да, парень, – в голосе Бори прозвенела боль, – у тебя серьезные проблемы. Но тебе помогут, не беспокойся.
– Я тут случайно, – малодушно сказал я.
– Тут все случайно, – шагнул ко мне Давыд.
– Ага, случайно, – подтвердил Боря. – И нечего нас дурить.
– Хватит валенки нам валять, – покачал головой Давыд. – Колчеданов заждался.
Колчеданов – это, кажется, тот, кто замучил сто пятнадцать человек. Я не хотел стать сто шестнадцатым, я последовал примеру Валерки.
Под койкой было пыльно и пахло сушеным укропом.
– Теперь вообще никого нет, – сказал Давыд.
– Наверное, он залез под койку, – предположил Боря.
– Под какую?
Они принялись спорить, где я. Валерка под своей койкой забился к самой стенке и вжался в штукатурку с такой силой, что нельзя было разобрать, где штукатурка, а где мой новый знакомый. Мимикрировал он, одним словом, слился с ветошью.
– Вылезай. – Санитар постучал по койке дубинкой.
По моей койке.
– Вылезай, пора принять страдания.
Оба засмеялись.
Мне не хотелось принимать никаких страданий, у меня были несколько другие планы. Но человек предполагает, а психи располагают. Койка моя была легко перевернута.
– Колчеданов заждался!
Ухмыльнулись. Две перекормленные гиены.
– Ты. – Боря ухмыльнулся и рывком поднял меня на ноги. – К Колчеданову пойдешь ты. Сегодня кто-то должен пойти к Колчеданову, и это будешь ты.
Я возразил. Правда, должен признаться, не удержался. Возразил в несколько грубой форме. Послал их. Рассказал про их родственников по восходящей линии. На что Давыд в качестве вразумления ткнул меня в лоб дубиной. После чего эти типы прыгнули на меня и сделали укол, от которого я очень скоро здорово одеревенел. Все видел, все слышал, все чувствовал, только вот пошевелиться совсем не мог. Как самый настоящий зомби в начале своего долгого мертвецкого пути.
Меня совершенно бесцеремонно взяли под руки, выволокли в коридор и потащили в правую сторону. Коридор был совершенно обыкновенный: батареи и двери, редкие окна в решетках. Санитары проволокли меня до конца и зашвырнули в палату с номером 215.
– Колчеданов, – позвал один из санитаров, – к тебе посетитель.
Откуда-то послышался неприятный чавкающий звук, будто облизнулась большая собака.
– Только смотри, Колчеданов, чтоб не до смерти!
– Изыдите, алаписы! Именем света заклинаю, изыдите, сгиньте в тьму!
Голос был безумный, санитары с хохотом и проворством выскочили из палаты. Мне стало немного страшно. Я много читал про нравы в подобных заведениях. Про распущенность медперсонала, равнодушие врачей и беспредел настоящих, законченных психов. И в фильмах психушки изображаются отнюдь не привлекательно. И в детских книжках. Нормальный человек, попав в дурдом, сам быстро становится придурком. А у этого Колчеданова, кажется, пятнадцать человек на счету. Или сто пятнадцать...
Я лежал на полу. Глазами толком я не мог пошевелить, видел лишь обитый фанерой потолок и часть стены со странной картиной. Зеленое поле, цветы лиловые, по горизонту горы, над ними два солнца. Нарисовано просто, но как-то страшненько. Повесишь такую штуку на стенку, а через месяц с катушек соскочишь по всем профилям. Психоделика, творчество душевнобольных, крыса – это мелкая собака.
Крапива...
Интересно, а поваренная книга у этого Колчеданова имеется?
Страшно.
Шаги. Мягкие, плюшевые какие-то даже. Но мелкие при этом. Приближаются медленно, осторожно. Я попытался повернуться в сторону шагов, но не получилось – одеревенение не рассосалось. Хотя глазами хлопать я уже мог. Хлоп-хлоп-хлоп.
– Зрю, – сказал психопатический голос, – зрю тя наскрозь, гридень малый, погряз в грехе, зело погряз...
Мне стало страшно уже окончательно. «Зрю» и «гридень малый» обещали приятный вечер, я собрал все силы в кулак и резко повернулся на бок.
Передо мной стоял карлик. Сначала мне так показалось, во всяком случае. Потом, приглядевшись, обнаружил, что это все-таки не карлик. А просто мужичок невысокого, метр сорок, наверное, роста. В белом мешке из-под сахара. С прорезями для рук, ног и головы – сплошная классика, Шнобель пришел бы в восхищенье от строгой линии плеча и высокой талии. Кое-где мешок уже распадался, и сквозь прорехи виднелось тело. Довольно страшное тело. Натруженное даже. С большим количеством нарывов, царапин и синяков.
Но мешок ладно. Самым мощным было то, что на голове у субъекта красовалась буденновка. С большой синей звездой. На груди же, отсвечивая благородной сталью, лежала упругая великорусская борода. Хорошо ухоженная, расчесанная, серьезная, толстая.
Я закрыл глаза. Потому что я им не поверил. Такого не может быть даже в самом жестоком кошмаре. Это игра моего уставшего от последних дней мозга.