Потом дверь вынесло взрывом. В палату ворвался дым, за дымом Лара. Она была в военной камуфляжной форме, в большом странном шлеме, в широком поясе. На поясе болтались большущие пистолеты, а в руках тоже было оружие. Странное какое-то оружие. С черным толстым стволом, похожим на самоварную трубу.
Это была Лара и одновременно не Лара. Похожа, очень похожа, но что-то все-таки не то. То ли цвет волос, то ли еще что, но она отличалась от той Лары, которую знал я. Неуловимо, но отличалась. Чем-то.
Она вытащила меня из прокрустовой койки и вышла в коридор. И тут же в конце коридора появился санитар. Только это был какой-то ненормальный санитар. Во-первых, он был почему-то японцем, а во-вторых, у него в руках был автомат Калашникова модернизированный. Японец увидел нас и стал поднимать «калаш».
В левой руке у Лары мгновенно оказался пистолет. Пистолет дернулся, выплюнул очередь, в стену щелкнули гильзы. Японец схватился за колено, свалился на пол. Мы прошли мимо него. Сказать, что я шел, – это слишком громко. Двигался.
На лестнице нас ждал еще японец. Лара выстрелила первой, автомат в желтой руке разлетелся в железные щепки, а сам японец крикнул что-то вроде «банзай» и выпрыгнул в окно. Головой вперед. Молодец.
Лестница была чиста на все три пролета.
Очередной японец обнаружился у двери. Он ничего не стал говорить по-японски, сразу принялся стрелять. Лара оттолкнула меня. Ее пистолет выдал еще одну очередь. Речь у японца прорезалась, пока мы спускались, он ползал по полу и ругался вполне по-русски.
Дверь была закрыта. И еще она была железная. Я думал, сейчас Лара начнет японца пытать, но она поступила проще. Она подняла тяжелое ружье и выстрелила. Дверь вылетела наружу, с потолка обвалилась штукатурка, японец заполз под лестницу.
Мы вышли на улицу. Выпрыгнули, вернее.
На улице японцев было еще больше. За каждым кустом, за каждым кирпичом по японцу. И все с «калашами». И все сразу принялись палить. Они стреляли, но мне не было страшно. Рядом была Лара, Лара стреляла в ответ. Сразу из двух своих пистолетов. Японцы валились на землю. Хватались за руки, за плечи, за ноги, катались по земле, поднимая неожиданную красную пыль.
Иногда Лара прятала пистолеты в кобуры и стреляла из толстого ружья. Тогда что-нибудь мощно взрывалось. То сарай, то стена, а то машина. Лара стреляла и стреляла, японцы все не кончались, пыли становилось все больше, потом что-то завыло, пыль начала расходиться, и на землю стала опускаться летающая тарелка. Я сразу понял, что это тарелка, – она была похожа на тарелку и блестела, как алюминиевая миска. Почему-то при виде тарелки я совершенно не удивился. Будто я всю свою жизнь занимался лицезрением неопознанных летающих объектов.
Звездный корабль резко пошел вниз и хлопнулся прямо на припаркованные машины. Машины скрипнули и сплющились, как жестяные банки в руце голодного бомжа. Корабль выпустил посадочные стойки.
Мы побежали к этому непонятному инопланетному кораблю. Бежать было тяжело, я, например, бежал, как тогда, через траву. Продираясь. И по этой дурацкой особенности перемещения я понял, что это сон. Я во сне.
Во сне.
До корабля оставалось метров тридцать, как вдруг в его боку отворился люк и выставилась лестница. Лара резко тормознула, а я еще несколько метров пролетел. Человек был в шубе и высокой бобровой шапке до носа, лица не видно, такие шапки носили киношные и мультяшные бояре. Шуба тоже была не «мэйд ин сарай», длинная, сверкающая, видно, что дорогая. В руках человек держал длинное двуствольное ружье какого-то совсем несусветного калибра. Человек помахал мне рукой, поднял свое ружье и выстрелил. Мне в живот. Меня отбросило к стенке, я почти сразу умер и проснулся.
Живот на самом деле болел.
Странное время продолжалось.
Вернее сказать, не живот, а мышцы пресса. Как будто я качал их целый день, прицепившись ногами к перекладине. Видимо, от хохота растянул. Или хохотом растянул, не знаю, как точно. Тут и никакого смехотуна не надо, и без него окочуришься. Наверное, у Колчеданова тоже был смехотун, вот он на щекотании и подвернулся.
Я осторожно ощупал живот пальцами на случай возникновения грыжи. Грыжи не было. Все в порядке, смогу поднимать свыше трех килограммов. Я щелкнул пальцами и только тут понял, что в состоянии двигаться. Уже. Пошевелил ногами, пошевелил руками. Подвижность возвращалась. Ремни, правда, мешали. Я принялся ворочаться, но ворочанье не помогло. Не помогло и очень интенсивное ворочанье, прокрустов чемодан держал надежно, у старика Колчеданова явно имелся изобретательский талант. Я поглядел на соседнюю койку. Изобретатель пыточной техники отдыхал. С лицом человека, выполнившего свой долг. Спал. Храпел после трудов праведных. Уморился, бедняга.
Я успокоился. И стал думать. Стал думать, как мне отсюда выбраться. Не в смысле выбраться от Колчеданова, а в смысле выбраться из психушки вообще. И по возможности прихватить Гобзикова. Ждать до понедельника не хотелось совсем. До понедельника меня найдет старый.
И убьет. С особой жестокостью, с особым цинизмом.
И ничто мне не поможет.
Бряк. Что-то упало. Что-то железное, как куча гвоздей, прилипших к магниту.
Я скосил глаза.
На кафеле, наверное, в метре от меня, сидел паук. Большой, с полтора кулака паук. Птицеед. Паук переместился ко мне.
Я завыл и захлопал глазами. Нет, обычного птицееда я не боялся. Птицеед не питается белым человеком, это известно, птицеед предпочитает сахарных негров. Проблема заключалась в том, что этот паук был не простой паук.
Это был железный паук. Блестящий железный паук, раньше я видел таких только в фантастических фильмах, там они обычно у всех растворяли гипоталамус желудочным соком. Я молча выл, пытался дрыгать ногами, пытался шевелить руками. Пользы не было. Паук медленно приближался. Мне даже показалось, что у него на морде блестят капельки зеленого яда – впрочем, вполне может быть, это было мое разгулявшееся воображение.
Паук шагал. Мелко цокая лапками.
– Спит? – послышался голос Валерки.
Я резко перевелся на потолок. Фанерный лист в углу отошел, и в открывшуюся прореху просунулся бритый череп. Я зашевелил глазами мощнее, стараясь их мельтешением привлечь к себе внимание. Вернее, не к себе, а к пауку. Но Валерка не замечал моих глаз.
– Спит, – констатировал Валерка и спустился вниз по трубам.
Довольно легко для своего веса.
На цыпочках подошел ко мне.
– Что с тобой? – спросил он. – Глазами чего вертишь?
Я выразительно скосился в сторону паука. Валерка увидел паука, но не удивился. И не испугался. Недовольно поморщился.
– Ах ты... – Он наклонился и тронул паука пальцем.
Я думал, насекомое его цапнет, но оно не цапнуло. Едва Валерка коснулся его спинки, как паук механически зажужжал, а потом шустро взобрался по руке под рубаху. И Валерка не закричал, не забился, встретил паука, как любимую ручную белку.