— Да уж… — Тоска загрустила. — Все скучно, все неинтересно.
— Я тебе сразу говорил, что не стоит туда лезть, — напомнил я. — А ты не послушалась…
Тоска надулась.
— А картина эта смертельная? — спросила она через минуту. — Правда или нет?
— Картина… Никаких смертельных картин не бывает. Если хочешь, можешь в этом убедиться.
И я достал из-под кровати альбом.
— Тот самый? — Тоска округлила глаза.
— Угу.
— Я думала… я думала, он больше. Это не альбом, это какая-то записная книжка просто…
Альбом на самом деле был невелик. Чуть больше ладони. И легкий, почти невесомый: казалось, если его подкинуть, он легко зависнет в воздухе.
— А почему ты его раньше не показывал? — спросила Тоска.
Я сделал задумчивое выражение лица.
— Незачем было. К тому же, сдается мне, что твой друг Паша собирался сам умыкнуть альбом.
— С чего ты взял?
— Нельзя доверять человеку с именем Паша — это мой личный опыт. К тому же он названивал кому-то по мобильнику, только не дозвонился. Непростой тип этот твой Паша. Ну, да хватит о нем. Хочешь заценить тот ужас, за которым мы весь день гонялись?
И я щелкнул по обложке.
— Откуда он у тебя? — Тоска покосилась на альбом.
— Оттуда, — ответил я. — Прихватил на память. Так хочешь посмотреть или нет?
Тоска насторожилась. Ее этот альбом, видимо, здорово пугал.
— Не бойся, — усмехнулся я. — Там нет никаких чудовищ, никаких страхов, я уже заглядывал.
Я расстегнул застежки обложки и пролистал несколько первых страниц.
— Что это? — Тоска оторопело смотрела в книжку. — Утята?
— Утята. — Я захлопнул альбом. — Именно утята. И гусята…
— Гусята-убийцы?
— Гусята-гусята. Двадцать восемь страниц классной итальянской бумаги и почти все изрисованы гусятами и утятами. Утята у пруда, утята на лугу, утята делят червячка. Утята и гусята. Есть еще поросята, но мало. Красота. Вполне можно детские книжки иллюстрировать. Вот тебе и альбом смерти.
Тоска скривилась. Достала свой диктофон.
— А ты вроде как сказал, что эта история настоящая. — Она смотрела на меня с недоверием. — Что она правдивая, вроде как…
— Любая истина проверяется опытом, — выдал я. — Мы попытались проверить, настоящая эта история или нет. И убедились в том, что история эта… настоящая. Настоящая, но не совсем такая, как мы ожидали. По-другому. Так что вот.
Тоска вздохнула. Подняла диктофон и нажала на кнопку «Del». История, рассказанная братом якобы пропавшего без вести художника Паровозова, стремительно размагничивалась.
Через минуту все было кончено.
Тоска выглядела разочарованно.
— Не расстраивайся, — утешил ее я. — В следующий раз история будет настоящей. И страшной.
— Надеюсь. Одного не пойму, для чего он все это затеял? Весь этот клуб дурацкий? Паровозов в смысле?
— Эх очень просто. Для рекламы. Во-первых, исчезнувший художник — всегда здорово. Культово, что ли. К тому же все мертвые художники ценятся в несколько раз дороже, чем художники живые, и это всем известно. Вечером живописец пуляет себе в рот из револьверта, а утром его шедевры начинают расти в цене. Вот Паровозов и решил загадочно исчезнуть, помереть типа. Загадочная смерть — она еще лучше обыкновенной. Он помер, и его картины действительно здорово подорожали. Раз в десять, наверное. Но картин было мало, и Паровозов втихаря начал их пририсовывать. А потом отправлял по почте, продавал по каким-то своим каналам. Денюжку копил. А от скуки этот клуб разрисовывал, ну, и по ночам завывал, чтобы местный народец пугался. Я там, кстати, в одной кладовке обнаружил картины. Их было штук сорок, все упакованы и готовы к продаже. Во-вторых, я думаю, что загадочное воскрешение — это даже лучше, чем трагическая кончина.
— Но теперь же мы все знаем! — воскликнула Тоска. — Теперь у него ничего не получится!
— Получится. Я думаю, Паровозов и сам собирался скоро объявиться. Он чувак умный, придумает что-нибудь оригинальное. Вот! Его отыщут в том же Белом лесу! И он будет в беспамятстве. Будто три года отсутствовал неизвестно где. Все хитро. А клуб этот, главная улика, сгорел. Молодец.
— Как сгорел?! — удивилась Тоска.
— Как обычно. Старая проводка, короткое замыкание, трухлявые стены вспыхнули как порох. И все сгорело. А жаль, хороший был клуб.
Тоска покивала.
— А почему он в этом клубе жил? — спросила она.
— Надо же ему было где-то жить. А обычный дом не подходит — мастерская ведь нужна. Отсюда и клуб. Кстати, не удивлюсь, если клуб этот был застрахован на имя какого-нибудь давнего родственника Паровозова. Так что, история вполне заурядная.
— Молодец он вообще-то, — покачала головой Тоска. — Такого понапридумывать…
— Художник, — объяснил я. — Художники что только не выдумают. Я знал одного художника, он раскрашивался в цвета американского флага и голым бегал по площади перед мэрией. Его посадят на пятнадцать суток, а он выйдет и опять бегает — и ничего ему сделать нельзя, поскольку у него справка, что он псих настоящий. Тогда милиционеры придумали такую штуку — они стали в него из пневматических винтовок стрелять. А это весьма болезненно. Так что Паровозов еще ничего.
Тоска рассмеялась. Осторожно заглянула в холодильник и достала из него замороженный арбуз. Отрезала кусочек, стала жевать с хрустом.
— А чего Пашке про Паровозова не сказал? Он, наверное, сейчас дома от страха весь трясется, ссадины залечивает. Он же весь в синяках был, ты видел?
— Если бы тебя использовали как грушу, — усмехнулся я, — ты бы тоже была в синяках. А возможно, что и в переломах. Паше еще повезло… Знаешь, мне его даже немного жаль. Когда его разматывали от скотча, он все выл: «Глаза, глаза, он идет, он идет»… Очень смешно. Впрочем, так ему и надо. Я думаю, что после такого приключения у него не будет больше охоты к нам липнуть…
— Это точно. Я просто боюсь, как бы это ему на мозг не повлияло…
— Не бойся, Тоска. Ему это ни на что не повлияет. А если даже и повлияет… Пускай потрясется, это ему будет полезно. Потрясется-потрясется, да и успокоится. Если хочешь, у меня есть один знакомый, он приставляет к вискам отличных пиявок — любую трясучку снимает как рукой! Я могу ему позвонить…
Тоска хихикнула.
— А сам Паровозов? — спросила она. — Ты его видел?
— Видел, конечно. Как вы из зала вытащились, так он сразу показался. У него там целая система блоков в спортзале, чтобы мольберты подскакивали. И рельсы везде. С выдумкой, короче, чувак. Так что видел я Паровозова. И имел разговор. Когда ты как самая настоящая сестра милосердия вытаскивала из под огня этого дурацкого Пашку-кашку к его велосипеду, я как раз с ним беседовал. Паровозов угощал меня чаем, жаловался на сквозняки и торговался. Знаешь, так хорошо только бабки на рынках торгуются. Он мне говорит, слушай, чувак, ты это, меня раньше времени не закладывай, я тут хочу еще с десяток картинок нарисовать. Я говорю, лады, лады. Только мне нужно отступное. Чтобы не потерять лица перед своими дружбанами. А сам гляжу, у него на столе этот альбомчик лежит. Ну, Паровозов не дурак, все понял и мне его подарил. А я поклялся ему… Молчать поклялся.