Зияющий вход приближался толчками. Из подъезда на трехколесном велосипеде выкатился малыш, попал колесом в выбоину, велосипед тряхнуло, малыш свалился. Мать шла следом, малыш стукнулся бы хорошенькой мордочкой об асфальт, но я успел подхватить и снова усадил на крохотное сиденье.
– Ой, спасибо, – сказала молодая мамаша.
Внимание всех было на малыше, что скривился и застыл, не решив еще: реветь или нажать на педали. Я тихонько скользнул через порог. Вторая дверь тоже распахнута, наверх ступеньки, там площадка, с одной стороны стена в почтовых ящиках, с другой – два лифта.
Я судорожно нажал кнопку вызова. К счастью, у меня стандартное лицо, стандартная фигура, и даже стандартное выражение на морде лица. Меня обычно не замечают, чему сейчас впервые был безумно счастлив. Мне кажется, что мой модный рюкзачок, без которого сейчас не выходят на улицу «продвинутые», вовсе не выглядит пустым, пистолет чересчур тяжел, оттягивает его куда больше, чем бутылка пива.
Двери распахнулись, в этот момент с улицы вошли две молодые женщины. Суки, сказал я мысленно, даже не устыдился, а вслух заставил себя спросить галантно:
– Вас подождать?
– Да, – ответила одна щебечуще, – я только почту заберу.
Вторая молча ждала, я вошел в лифт и нажал на «Стоп». Женщина никак не могла выбрать ключ, потом попасть в крохотную замочную скважину. Подруга бурчала, наконец ящик открылся, хлынул поток рекламных буклетиков. Женщина внимательно рассмотрела их на полу, выругалась и вошла в лифт.
– Лена, поехали!.. Этот ублюдок ничего не прислал!
– Даже открытки?
– На хрен мне его открытка!.. Мне нужен чек.
Они потыкали по кнопкам, в это время из подъезда с визгом примчалась целая толпа подростков. У меня сердце оборвалось, прижался спиной в угол, чтобы никто не ощутил в рюкзаке холодную тяжесть пистолета. Они орали, визжали и толкались всю дорогу, но, к счастью, вывалились на третьем этаже.
Женщина, которую назвали Леной, сказала осуждающе:
– На третий этаж!.. Совсем стариками стали…
Вторая засмеялась:
– Да, к тридцати годам будут ни на что не способны. А вот парень, ему за тридцать, еще на что-то годен… как ты полагаешь?
Они рассматривали меня заинтересованно. Мои мысли были о пистолете и месте за мусорной трубой, к которой приближались с каждым мгновением, потому ответил невпопад:
– Дык проверить просто…
Лена рассмеялась:
– А это мы хоть сейчас!.. Ты здесь живешь? Что-то я тебя раньше не видела.
– Я в гости, – промямлил я.
Они рассматривали меня испытующе, Лена сказала уверенно:
– Могу даже сказать, к кому!
– К кому?
– К Валентине, – сказала она. – Что, угадала?..
Вторая сказала со смехом:
– У него даже уши покраснели!.. Не понимаю, чем она берет?.. Такие парни к ней ходят!.. Ладно, дружок, мы не станем из женской солидарности мешать вашей встрече, но на обратном пути заскочи к нам. Мы покажем, что мы не хуже… моя квартира сто семидесятая.
Двери распахнулись. Лена в дверях оглянулась, подмигнула:
– А моя – сто семьдесят первая!
Створки задвинулись, лифт прополз еще пару этажей и остановился. Я успел подумать, что я – круглый дурак, рискую шкурой, хоть нормальный уже свернул бы к этим девочкам, сексуалил бы во всю ивановскую, петровскую, а то и сидоровскую…
Створки поползли в стороны. Я прикинул, что слева будут квартиры, а мусоропровод, значит, справа. Обычно они чуть за выступом, дабы не осквернять своим дружественным интерфейсом взоры жильцов. Ноги мои шагнули на площадку, я сделал движение, чтобы перекинуть рюкзак со спины ближе к боку… и застыл.
Слева в самом деле четыре двери. Две распахнуты, из одной выводят избитого в кровь молодого парня. Волосы на разбитой голове слиплись, кровь заливает глаз, стекает по щеке и капает с подбородка на грудь. Рубашка разорвана, на руках тяжелые наручники. Двое в камуфляжных костюмах зверски держат его за локти. Из другой двери опасливо выглядывают жильцы, явно понятые.
Я застыл, тысячи мыслей пронеслись в черепе. К этому я не был готов, о таком Лютовой не предупреждал. Единственное, что он сказал, это номер квартиры этой вседоступной Валентины. На меня оглянулись, глаза цепкие, подозрительные. Я уже видел, как у офицера губы сложились для окрика: «Кто таков? Обыскать!» – и мне хана. Кровь отлила от моего лица. Деревянными шагами я торопливо проскользнул вдоль стенки, едва нащупал кнопку звонка у двери Валентининой квартиры.
Выждал еще, позвонил. Меня наконец заметили и жильцы, женщина сказала сварливо:
– Ее нет, уже три часа как ушла.
– Как же так, – пробормотал я, – она ж обещала…
– Она многим обещает, – огрызнулась женщина. – Ходють тут всякие…
Ее муж или партнер оказался откровеннее, вслух сказал, кто такие эти «всякие». Офицер окинул уже не враждебным, а скорее сочувствующим взглядом мое бледное лицо, я вздрагивал, губы скривились, он грубо бросил конвойным:
– К лифту!..
Один из коммандос уже держал палец на кнопке, сказал угодливо:
– Сейчас будет, сэр.
Арестованного увезли на большом лифте. В голове мутилось, я почти в беспамятстве дождался малого лифта. Тремя этажами ниже пол вздрогнул, я застыл в страхе. Дверцы распахнулись, ввалились двое поддатых мужичков. Один спросил меня с ходу:
– Слышь, ты не с семнадцатого?
– Оттуда, – прошептал я.
Двери захлопнулись, лифт двинулся вниз. Мужик оглядел меня внимательно:
– Да ты побелел весь… Говорят, там дверь выбивали кувалдой?
Второй возразил:
– Теперь у них штуки покруче. Р-р-аз! – и в квартире. А еще и ослепят или оглушат, чтобы не сопротивлялся.
Я вспомнил, что у парня текла кровь из ушей, он не реагировал на голоса, а двигался, как под анестезией.
– А кто его арестовал? – спросил я. – Юсовцы?
– Какие юсовцы? – возразил мужик. – Мы сами себе еще те юсовцы!.. Юсовцы теперь ручки не пачкают. Своих холуев хватает.
– Но один назвал офицера сэром…
– Вот я ж и грю!
Лифт выпустил нас навстречу возбужденным жильцам, что сгрудились у почтовых ящиков. Вторая группа собралась у подъезда, указывали вслед черному джипу, что увез арестованного. Я уловил голоса:
– Это наш Игорек?..
– Он самый, кто ж мог подумать?
– А такой тихий, вежливый, уважительный был…