После третьей рюмки я ощутил некоторое расслабление, покой. Мое замороженное лицо оттаивает, а на губах уже блуждает вообще-то дурацкая, но приветливая улыбка. И люди за столом не такие уж враждебные уроды. Откуда враждебность, все пришли оттянуться, расслабиться, побалдеть, поймать кайф, ни о чем не думать…
– Еще ты говорил, – напомнил он, – что люди едят, чтобы жить, а юсовцы живут, чтобы есть. Говорил? Говорил, говорил… А теперь весь мир живет, чтобы есть, совокупляться, спать, срать, снова есть..
– Фи, – сказала Юджина. Она посмотрела на отца. – Ой, мне надо собираться… Все, я побежала краситься!
Она унеслась в одну из комнат, у Черкашенко их шесть, он заметил ей вслед:
– Как же, красота спасет мир!
Я не понял этого замечания, Черкашенко ел, глядя мимо меня на огромный плоский экран, встроенный в стену. Там снова и снова обсуждают детали странной смерти жены бывшего канцлера Германии. Три дня тому все газеты, телевидение, радио и в Интернете на новостных сайтах сообщили о ее смерти, а теперь все еще смакуют детали.
Черкашенко сказал с набитым ртом:
– А что это за странная болезнь: аллергия к солнечному свету? Ею обладал и первый известный из таких аллергиков – граф Дракула. Все вампиры – аллергики на дневной свет. А солнечный их убивает вовсе… Наверное, служанка отодвинула штору, когда госпожа проходила мимо окна…
Я пожал плечами.
– А ты заметил, о ком говорят?
– О супруге бывшего канцлера, – ответил он с недоумением.
– Вот-вот, – сказал я. – Всего лишь о супруге. Которая не видный ученый, не изобретатель, даже не фотомодель или футбольная звезда. Просто человек из высших кругов!.. Наконец-то во всем мире отбросили это лицемерие, перестали делать вид, что их хоть в какой-то мере интересует этот рабочий скот, именуемый «простыми людьми». Эти «простые» существуют всего лишь как навоз, где высший свет высаживает свои цветы.
Черкашенко захохотал, покрутил головой:
– А ты, как всегда, парадоксален! Нет, я все-таки очень рад, что ты пришел к нам. Конечно, придется поработать под моим началом годик-другой, но ты сумеешь получить и свой отдел…
Я поинтересовался:
– А у тебя большой отдел?
– Отдел? – удивился он. – Да под моей дланью две трети института!.. Уже и юсовцами командую. Денег у них куры не клюют, но сами туповаты. Так что служить им совсем не трудно. С ними ладим очень просто… А ты что, защищаешь рабочий класс?
– Я не адвокат, – ответил я с достоинством. – И не профсоюзный деятель. Просто отмечаю факт, что натужное лицемерие отброшено. Брехливость лозунга «все равны» видна уже по жене бывшего канцлера. А почему не говорят о жене Васи Пупкина?.. Она ведь тоже ни хрена не совершила, просто существовала. Как и та. Но жена канцлера – это не жена «простого человека». А это значимый момент разворота в нашем сознании… который надо вовремя заметить. Если политик заметит и умело воспользуется, он может объявить себя, скажем, императором. Из числа простого народа можно будет отбирать, скажем, по жребию, людей для публичных казней… просто так, для зрелища. А мотивировку какую-то можно придумать. Ну, казнить самых неуспевающих, пьянствующих на работе, переходящих на красный свет… Я говорю о быстро меняющемся мировоззрении!
Слышно было, как в прихожей хлопнула дверь. Но сигнализация не включилась, кто-то из своих. В дверях кухни появилась роскошная женщина с холеным породистым лицом. Пышные волосы пепельного цвета убраны в красивую аристократическую прическу, открывая высокий чистый лоб и безукоризненной формы уши. Только пара прядей опускается к обнаженным плечам, демонстрируя и длину гордой шеи, и крупные локоны здоровых волос.
На меня в упор взглянули крупные глаза с удивительно широкой радужкой, из-за чего глаза выглядят еще крупнее. Высокие брови в безмерном удивлении приподнялись еще выше. На скулах румянец стал ярче… нет, просто это так падает из окна свет. Глаза изумленно расширились. Некоторое время стояла, красиво изогнув стан, все еще гибкий, тонкий, результат шейпинга и диет. Красивое безукоризненное лицо лишь на мгновение выказало какие-то чувства, потом снова стало холодновато-приветливым, а голос произнес с издевательской нейтральностью:
– О, никак не ожидала… Что случилось?
Черкашенко доложил довольно:
– Мэри, Бравлин теперь будет работать у нас! Я подыщу ему неплохое местечко.
Она с сомнением посмотрела на него, потом снова на меня, словно спрашивая о настоящей причине.
– Вот уж меньше всего на свете могла бы поверить…
Черкашенко сиял, упивался победой. Он протянул к ней руки:
– Иди сюда, дорогая! Отметим возвращение Бравлина, его нам так недоставало!
Она, глядя мне в глаза и не двигаясь с места, сказала отчетливо:
– О, нет, дорогой!.. Я так устала. И сегодня, пожалуйста, никакого секса, хорошо?
– Очень много работы? – спросил он участливо.
– Да нет, – ответила она ему, но не сводила глаз с моего лица, – просто у босса сегодня были гости из Новосибирска. Обсуждали контракт на поставку леса… Обсуждали часа три. Я за это время дважды приносила им кофе, один раз отсосала троим, а двое меня еще и попользовали во все полости.
– А, – сказал он понимающе, – ну тогда полежи с полчасика, отдохни. А потом сходим в тренажерный зал, да?
Она все еще смотрела мне в лицо. Я не повел и бровью, хотя три года тому от одной только мысли о таком я бы уже помчался убивать всех новосибирцев на свете. Наконец она изволила услышать его вопрос, помотала головой:
– Нет, я только приму душ. А потом в тренажерный. Один новосибирец, что пользовал меня по-собачьи, заметил, что малость отвисает живот.
Он осмотрел ее внимательно.
– Врет. У тебя живот почти плоский.
– Это когда я стою вот так, – ответила она с грустью. – Я даже чуть напрягаю мышцы, подтягиваю, не заметил? А надо, чтобы так было само по себе. С сегодняшнего дня буду качать только мышцы живота.
Она наконец отвела взгляд. Мы проводили взглядами ее безукоризненное тело, Черкашенко посерьезнел, сказал строго:
– Только, Бравлин, давай договоримся сразу! Ты в моем полнейшем распоряжении. Шаг вправо, шаг влево… сам понимаешь. Ты тогда здорово оскорбил нас, назвав коллаборационистами. Мэри, ты не поверишь, две недели ходила опухшая от слез. Мне пришлось несладко, ведь до того мы работали вместе, ты… надо признаться, делал львиную долю всех работ. Но теперь все созданное мною – только моя заслуга, понял? Все высоты, которых я достиг, моя заслуга. Так что ты по праву начнешь работать там внизу, очень глубоко внизу. Но я, обещаю, буду тебя постепенно продвигать наверх. Конечно, чтобы это не повредило мне, сам понимаешь, но все же я тебе помогу…