Майданов сказал все так же насмешливо:
– Но тогда зачем спасать Юсу, если ночь необходима?
– Этой ночи может и не быть, – сказал Лютовой серьезно. – Если вовремя остановиться в стремлении пожирать только сладкое. Уже тошнит, не надо доводить до рвоты!.. Уже надо хватать и поскорее жевать соленые огурчики. Уже надо заставить себя сесть на сорокадневный пост, иначе… иначе, я уже говорил, что именно настанет. Этим и вызваны мои предостережения, которые вы, с примитивнейшим мышлением общечеловека, называете нападками на свою любимую Юсу. На которую мне, если честно, глубоко наплевать. Юса – еще не человечество, как вам мерещится. Это временное образование возникло только что, набрало мощь со стремительностью растущей империи гуннов, обров, хазарского каганата или Золотой Орды… Где они все? Какой след оставили? А ведь Юса существует меньше империи Чингисхана!..
Анна Павловна заботливо разливала чай, раскрасневшаяся, как кустодиевская купчиха, милая и очень уютная. Майданов поглядывал на меня с интересом, спросил:
– А что Немков говорил, что у вас какие-то страшные работы?..
Бабурин гоготнул:
– Атомная бонба повышенной мощности!.. Чтоб и тараканов не осталось!
Лютовой сказал негромко:
– От Бравлина многое можно ждать. Он из тех, кто выбирает для себя очень высокую гору…
– Многие выбирают, – ответил я, – но мало тех, кто поднимается даже до середины.
– А как вы? – поинтересовался Майданов вежливо. – Вы ведь так молоды…
– Не знаю, – ответил я. – Думаю, что почти поднялся.
За столом наступило молчание. Они все смотрели на меня, будто впервые увидели. Шершень поинтересовался с великой иронией:
– А горка-то… по колено?
– Для меня – нет, – ответил я мирно. – Впрочем, для тех, кто поднимается на фуникулере, любая гора – по щиколотку.
Шершень смотрел с интенсивностью лазера.
– Вы в самом деле замахнулись на создание… э-э… новых общечеловеческих ценностей?
Лютовой спросил с интересом:
– Почему вы так решили?
– Я, в отличие от вас, читал некоторые работы Бравлина. Заметно, что он ходит вокруг одной и той же горы, присматривается к ней, пробует взбираться то с одной стороны, то с другой… Кое-где уже вбил крючья, это заметно!
Некоторое время все попивали чаек в полном молчании. Майданов наконец-то отставил чашку, откинулся на спинку кресла. Глаза покровительственно оглядели небо с багровыми на горизонте новыми микрорайонами, проговорил благодушно:
– В самом деле полагаете, что можете навязать иные ценности обществу, которое сейчас живет вообще без каких-либо ценностей?
Лютовой фыркнул с великим презрением:
– Дорогой, вы что мелете?.. Да общество и сейчас живет в мире ложных ценностей!.. Абсолютно ложных. Но свято считает их истинными. А не будь их, человек вовсе растерялся бы. Да и вообще не только… Даже не знаю. Может быть, начались бы массовые кидания из окон? Как у леммингов?
Бабурин загоготал, со стуком опустил чашку на столешницу.
– Лемминги не кидаются из окон! – сказал он победно. – Это Анна Каренина бросилась. И не из окна, а в пропасть. Мне в детстве показывали! Так и зовется «Каренинское». О каких это ложных ценностях ты сам мелешь?
Лютовой ответил живо, но чувствовалось, что стрела направлена в Майданова:
– Да пжалста! «Красивые женщины – дуры» и антитеза «…а уродки – умные», «Все депутаты – тупые», «Вся милиция продалась мафии», «Главный мафиози – мэр», «На Западе живут лучше», «Наши хакеры – лучшие в мире», «Русской мафии страшится весь мир», «Наших женщин на Западе продают в рабство», «Запад купит все наши земли», «Чубайс – предатель»… Продолжать? Человечку обязательно нужен набор этих бытовых сиюминутных ценностей. Без них он чувствует себя нервозно, в беспокойстве впадает в депрессию. Почему сейчас в обществе такая подавленность? Старые ценности сломались, а новые… я их выше перечислил, какие-то не очень… гм… То ли дело старый добрый набор правил жителя развитого социализма! А моральный кодекс строителя коммунизма?.. Или правила пионера?.. Или даже еще более простое, не оформленное в четкие правила, а просто – «девочки так не поступают», «это не по-мужски». А сейчас, когда все можно, когда критериев нет… хотя и те старые критерии мы не очень-то выполняли, но все же они были, были, и нам было гораздо проще в них жить и даже нарушать было счастьем! А сейчас и девочкам можно все, и мальчикам… тьфу!.. можно. Человечек растерян!.. Ему надо что-то в качестве ориентира. А вот сейчас самый удобный момент. Если не даст Бравлин, дадут другие. Время такое – все ищут внеэкономические выходы из криза. Что-нибудь нелепое всобачат, ведущее в пропасть, но человек – трус по натуре, он боится свободы. Ему нужны моральные законы, ограничения, забор с колючей проволокой… который он будет критиковать и… жить счастливо.
Майданов морщился, кривился, наконец глаза его отыскали мое лицо, он сказал с великой неохотой:
– Ладно, возьмем это как предпосылку. Хотя мне и очень не нравится, что вы пытаетесь отказаться от вечных и неизменных общечеловеческих ценностей… но я с вами условно соглашусь, чтобы послушать вашу… веру?.. Учение?.. Религию?.. Но только условно соглашусь, это такой технический термин для…
– Да знаем, – остановил я не очень вежливо, – знаем, мы же все здесь кто профи в философии, кто продвинут до уровня опытного юзера. Но вначале все же пояснение. Как мы знаем, человек сперва жил… обезьяной. Потом стал человеком, осознал свою индивидуальность, стал уходить из стада и жить одиночестве. Конечно, захватывал с собой одну-две самки, тем самым давая начало новому роду, затем – племени, а потом и народу, что перерастал в нацию.
Бабурин спросил недоверчиво:
– Вот так просто?
– Бывает и еще проще, – сказал я. – Так вот, в обществе легче жить, защищаться, распределять обязанности. Человек убедился, что все-таки надо жить в обществе. В помощь подрастающему поколению придумал и внедрил философию, что человек – часть общества и потому должен жить его интересами. Даже принося собственные интересы в жертву. Ибо чем мощнее общество, тем большая доля добычи достается и ему самому… Вот так и шла вся история цивилизации – в борьбе общественных интересов с личными. Сейчас как раз пик победы личных интересов. Все общественное выглядит таким мелким в сравнении с нами, такими духовно и телесно богатыми, разносторонними, из которых каждый – свой мир, своя Вселенная!..
Бабурин приосанился, вспомнил о своей карте гения. Потом скривился, сам он всего лишь – переносчик жизни, вроде бы не живет вовсе.
– Понятно, – продолжил я, – что после взлета начинается откат. Сейчас самое время напомнить, что человек – все же общественное животное. Предыдущий культ индивидуализма и сверхценностей отдельно взятой жизни выполнил свою благую… да-да, очень благую роль. Позволил заменить глиняные кирпичики, из которых строилась дотоле цивилизация, на кирпичики из обожженной глины. Эти покрепче и… поцивилизованнее. Или даже – на обтесанные камни. И вот теперь из этих кирпичиков улучшенного качества можно строить здание уже иной конструкции, которое сможет выдержать более экстремальные нагрузки, у которого более высокие возможности… и вообще, все со знаком «более».