В комнате стоял затхлый дух, ведь все вещи принадлежали к категории секонд-хенд — бывшие в употреблении, каждая с собственной историей. Тоненькие маечки приобрели несвойственную им плотность, покрывшись несколькими слоями времени. Атмосфера разительно отличалась от той, что царит в магазинах со сверкающе новыми вещами. Тут было не найти ничего чистого до скрипа, юного, невинного и готового учиться жизни. Отсутствовали нечитаные книги, неношеные шляпы, ручки, которыми никто еще не писал. Перчатки когда-то сжимали руку человека, которого любил их владелец, туфли успели покрыть большие расстояния, шарфы обвивали шеи и плечи, зонтики защищали от дождя и солнца. Эти вещи многое знали, им было известно, для чего они предназначены. У них имелся жизненный опыт, и они лежали в корзинах и на полках или висели на вешалках, полностью готовые передать свои знания тому, кто их выберет. Как и большинство здешних жителей, эти предметы успели ощутить вкус жизни, а затем наблюдали, как она ускользает прочь. И как большинство местных, они терпеливо ждали момента, когда смогут снова начать жить.
Я не могла не думать о тех, кто сейчас ищет любимые сережки, заглядывая во все уголки. С остервенением роется в сумке, пытаясь раскопать на дне очередную потерянную ручку. Вышел покурить и тут заметил, что нет зажигалки. Опаздывает на работу и не может понять, где ключи от машины, которые еще вечером лежали на месте. Пытается скрыть от мужа пропажу обручального кольца. Они могут искать и искать, пока не заболят глаза, но все равно никогда не отыщут потерю. Настоящее прозрение случилось со мной именно здесь, в этой пещере Аладдина, расположенной так далеко от дома. Дом — лучшее место на свете… Вновь всплыла, поддразнивая, знакомая фраза.
— Бобби, — позвала я, подходя к двери и затыкая рот голосу, звучащему у меня в голове.
— Одну минутку, — донесся его приглушенный ответ, за которым последовал стук, сопровождаемый чертыханьем.
Несмотря на взвинченное состояние, я хихикнула. Провела пальцем по витрине орехового дерева. В такой обычно держат хорошее столовое серебро или керамику. В этой были выставлены сотни фотографий улыбающихся лиц со всего мира, собранные за несколько десятилетий. Я вытащила одну и всмотрелась в нее: пара стояла напротив Ниагарского водопада. Похоже, фотографировали в семидесятые: снимок имел тот желтоватый оттенок, в который фотобумагу окрашивает только время. Мужчина и женщина сорока с небольшим, в широких брюках и дождевиках, — фотография поймала и запечатлела одну-единственную из всех мириад секунд, составляющих жизнь. Если они еще живы, им сейчас как раз под семьдесят, есть, вероятно, внуки, которые терпеливо наблюдают за тем, как они листают семейные альбомы — так хочется показать внукам снимок с Ниагары. Не находят и начинают втайне сомневаться: а вдруг этого путешествия вовсе и не было, вдруг они его выдумали и этой единственной секунды среди мириад других секунд жизни не существовало. И они бормочут: «Я знаю, он где-то здесь…»
— Классная идея, правда?
Я подняла глаза и увидела Бобби, который стоял в дверном проеме и смотрел на меня. Стоило столько времени копаться в соседней комнате, чтобы выйти из нее с пустыми руками.
— На прошлой неделе миссис Харпер нашла свадебную фотографию своей двоюродной сестры Надины, которую не видела уже пять лет. Не поверите, что с ней творилось. Целый день она просидела здесь, просто уставившись на фото. Это был групповой снимок, знаете, такие делают на свадьбе. Вся семья предстала перед ней. Прикиньте, пять лет вы не встречались с близкими и вдруг натыкаетесь на их свежее фото. А ведь она пришла ко мне всего лишь за носками. — Он пожал плечами. — В такие минуты я верю, что приношу здесь пользу.
Я положила на место фотографию семейной пары.
— Вы говорили, что ждали меня, — произнесла я резче, чем собиралась; ничего удивительного, потому что меня одолевал страх.
Бобби опустил скрещенные на груди руки и засунул их в карманы. Я подумала, что он наконец-то собирается вынуть что-то из кармана и дать мне, но ошиблась, — руки так и остались в карманах.
— Я в поселке уже три года. — На его лице появилось выражение тревоги, такое же, как у каждого, кто вспоминал обстоятельства своего появления здесь. — Мне тогда было шестнадцать. Оставалось два года до окончания школы и, по моим расчетам, примерно десять — до того, как я окончательно повзрослею. Я понятия не имел, чем буду заниматься. Представлял себе, как буду торчать дома и действовать маме на нервы, пока она не выставит меня за дверь и не вынудит найти подходящую работу. А пока меня вполне устраивала роль школьного шута и то, что у меня всегда под рукой чистые и выглаженные трусы. Я почти ни к чему не относился всерьез. — Он пожал плечами и повторил: — Мне было всего шестнадцать.
Я кивнула, не понимая, к чему он клонит. Почему, черт возьми, он меня поджидал?
— Когда я попал сюда, то первое время не знал, чем заняться. Шатался по лесной опушке, искал путь назад. Но такого пути не существует. — Он вынул руки из карманов и сделал выразительный жест. — Должен сказать вам, Сэнди, со всей ответственностью: дороги отсюда нет, хотя я видел людей, которые сходили с ума, пытаясь ее отыскать. — Он покачал головой. — Я очень быстро понял, что нужно начинать жить здесь. Впервые в жизни пришлось отнестись к чему-то всерьез. — Он смущенно переминался с ноги на ногу. — Это случилось, когда я искал для себя какую-нибудь одежду. Рылся в разбросанных поблизости вещах и чувствовал себя бродягой на свалке. И вот наткнулся на ярко-оранжевый носок, который выглядывал из-под папки с бумагами, — я представил себе, как сегодня утром кого-то увольняют за ее потерю. Носок был настолько ярким — кричаще ярким, — что я не понимал, как кто-то умудрился его потерять. Но чем дольше я на него смотрел, тем яснее мне становилось, почему я сам здесь очутился. Ведь вначале я думал, что приземлился тут по собственной вине. Если бы я лучше учился и не болтался без дела, меня бы сюда не забросило. Так я рассуждал.
Я кивнула. Знакомое чувство.
— Благодаря носку у меня словно гора с плеч свалилась. В жизни не видел носков ярче. — Он засмеялся. — Господи, на нем была бирка с адресом! И тогда я пришел к выводу: все дело только в невезении. Мы оба здесь исключительно из-за невезения! Что бы я ни делал, мне было суждено попасть сюда, и как бы ни старался, все равно не избежал бы этого. Как и носок. Я сочувствовал человеку, который прикрепил к нему бирку с адресом, то есть теоретически сделал все возможное, чтобы не потерять свою вещь. Поэтому я сохранил его, чтобы он напоминал мне о моем открытии, и с этого дня перестал винить себя или кого бы то ни было еще. Так благодаря носку я обрел спокойствие, — улыбнулся он. — Пойдемте. — И он пригласил меня в соседнее помещение.
Вторая комната походила на первую. Такие же полки по всем стенам, только она была значительно меньше и заставлена картонными ящиками.
— А вот и носок. — Он протянул его мне.
Это был совсем маленький детский носок из махровой ткани. Если Бобби ожидал, что эта штука произведет на меня такое же впечатление, как и на него, то он ошибался. Я по-прежнему мечтала вырваться отсюда и обвиняла себя и всех, кого можно и кого нельзя, в том, что очутилась здесь.