– Отстань от меня! – оттолкнула их Надя. – Все, Лиля, мы больше не подруги.
Лиля зарыдала в голос. Она очень сильно переживала, или... Надя уже ни в чем не могла ей верить. «Притворяется! – дрожа, подумала она. – Егор прав – она актриса, она все время играет...»
– Если хочешь знать... – всхлипывая, продолжила Лиля. – Это Райка во всем виновата.
– Кто?
– Райка! – мстительно повторила Лиля.
– Вот только не надо с больной головы на здоровую...
– Нет-нет, ты не понимаешь! Все началось именно с нее, – забормотала Лиля. – Она мне постоянно твердила – ну, вскоре после того, как вы с Егором поженились, – как тебе повезло, какой Егор замечательный, как он тебя любит. «А Надежда, – говорит, – совершенно как отмороженная, ничего этого не замечает. Она эгоистка, она из той породы людей-одиночек, которым никто и никогда не нужен. Она – синий чулок, целые сутки над своими переводами сидит и мужу борщ не в состоянии сварить...»
– Варила я Прохорову борщи! – возмутилась до глубины души Надя. – И рассольники, и харчо, и даже этот готовила, из кефира, с апельсиновыми дольками... А, вспомнила – холодный суп таратор!
– Чего? – вытаращила глаза Лиля.
– Суп таратор! – закричала Надя.
– Ничего себе! Ну, наша Райка хоть кого с толку собьет! Она твоего мужа так расхваливала, что в конце концов я подумала – зачем мне Адам, когда есть Егор... Адам, кстати, тогда уехал в Норвегию надолго, я была одна... Райка сказала Егору, что мне надо помочь – холодильник, по-моему, передвинуть. Ты не знала... Они приехали ко мне вдвоем, а потом Райка быстро исчезла, и мы с Егором остались одни.
– Без подробностей! – закричала Надя, зажав уши.
– Да-да, конечно... Словом, это был очень бурный и очень короткий роман. Холодильник тут, разумеется, ни при чем – Райка сама придумала его, как повод. А потом я поняла, что Егор – совсем не тот человек, который мне нужен. Я люблю Адама... И Егор понял, что зря от тебя ушел!
– Короткий и бурный роман... – повторила Надя, которая до сих пор была ошеломлена своим открытием. Прохоров остался в далеком прошлом, и теперь она думала только о Леонтии Велехове, но Лилины слова живо напомнили ей о разрыве с мужем, всколыхнули все внутри, заставили снова пережить ту боль...
– Вот именно! Все закончилось очень быстро... А все потому, что Райка сбила меня с толку, внушила мне черт знает что!
– Райка – толстая дура, и ни один нормальный человек не станет слушать ее, – с досадой произнесла Надя.
– Наденька, прости! – умоляюще заголосила Лиля.
Но Надя никак не могла этого сделать.
Поздно вечером, уже после того как Лиля ушла, она стояла у окна и пыталась осознать произошедшее. Оказывается, она была так слепа!
Прохоров и Лиля.
Лиля и Прохоров...
Все тайное рано или поздно становится явным – старая, как мир, истина вновь подтвердилась.
Надя набрала номер Альбины.
– Алька, я не слишком поздно?
– Надя, ты? Нет... – Альбина была удивлена, что-то в Надином голосе встревожило ее. – У тебя все в порядке?
– Да... То есть нет. Бог наказал меня, Алька. За тебя.
– О чем ты?
– О том, что есть в мире справедливость. Правда, наказание было раньше того, как совершилось преступление, – мрачно произнесла Надя.
– Погоди, да ты пьяна, наверное! Лилька звонила мне днем, говорила, что заедет к тебе после парикмахерской... Ну, конечно, все ясно – вы с ней напились. В общем, ты ложись спать, а Лильке я скажу, чтобы она больше тебя не спаивала... – Альбина была в своем репертуаре.
– Альбина, ты помнишь, что было год назад? – перебила ее Надя.
– А что было год назад? Ты уточни – в мире, или в стране, или еще где-то...
– В моей личной жизни!
– Ах, это... Ты выгнала Прохорова. Потому что-то он кого-то там завел, а ты не могла этого терпеть и все такое... Брось копаться в прошлом, Надя, я совершенно на тебя не сержусь! – с досадой произнесла Альбина. – Какое преступление, какое наказание... Немедленно ложись спать.
– Алечка, у него был роман с Лилькой!
Некоторое время Альбина потрясенно молчала.
– Алька, ты чего? Ты слышишь меня?
– Слышу, – наконец прошептала Альбина. – Только я не понимаю... Ты что, шутишь? У Егора был роман с Лилей Лосевой?
– Да! И Райка это знала, только молчала, как партизан... Алька, я давно должна была догадаться!
– Ну, Лосева... – гневно произнесла Альбина. – Я ей все выскажу... Наденька, а ты успокойся. И перестань себя во всем обвинять. Просто так получилось, и никакое это не наказание...
– Алька, я тебя люблю. Я только тебя люблю...
– Да-да, конечно, а теперь ложись спать. А я уж Лосевой все выскажу... И Райке тоже. Ну надо же – знала и молчала!
* * *
Было начало октября – но позднее бабье лето не желало заканчиваться. Все еще светило солнце, все еще было тепло – восемнадцать градусов, природная аномалия...
Надя шла по улице и бесцельно глядела в витрины. Стекло отражало молодую женщину в приталенном коротком плаще терракотового цвета (куплено в конце весны на одной из распродаж), красном костюме (юбка и жакет, которые подарила Алька, любительница классического стиля) и в коричнево-рыжих сапожках до середины икр, легких и стильных (выбраны с предательницей Лилькой в каком-то доме обуви, еще до отъезда в санаторий). На шее пестренький шелковый шарфик забытого происхождения – сто лет лежал в шкафу и вдруг пригодился.
«Я все-таки красивая...» – с горьким удовлетворением решила Надя. Это был вечный спор, который на протяжении всей жизни ведет внутри себя каждая женщина, – красива она или нет.
Остановившись перед очередной витриной, Надя щелкнула заколкой – освободила волосы. Повертела головой, расправив их по плечам. Волосы были каштаново-рыжие, слегка вьющиеся, и они потрясающе сочетались со всем ее обликом. Девушка-осень, цвета буйно увядающей листвы. «Жаль, Алька порвала те бусы – они бы очень подошли сейчас...» – опять вздохнула Надя.
От троллейбусной остановки отделился мужчина.
– Девушка, можно с вами познакомиться?
Голубой джинсовый костюм, на вид лет сорок, бритая голова (радикальное уничтожение лысины), взгляд восхищенный и доброжелательный.
– Нельзя! – злобно произнесла Надя.
– Ой, какая сердитая девушка... – Джинсовый костюм попятился назад.
«Может быть, Райка права, и я эгоистка? И мне никто не нужен? Нет, нужен... Один-единственный человек. Леонтий Велехов. Но – нельзя, нельзя, нельзя... Дурацкое слово. Может быть, стоит повторить его тысячу раз, чтобы понять окончательно: любить Леонтия Велехова мне нельзя?..»