– Или сменил фамилию, пролетарием прикинулся, – выдвинул свою версию Марат. – Остался на родине. Жил себе где-нибудь в другом городе, и никто так и не узнал, что он бывший граф…
– Все может быть, – вздохнула Катерина.
– А клад? – напомнил Марат, с интересом оглядывая развалины.
– Клад старый граф охраняет и три его дочки, – деловито напомнила всезнайка. – Ну что, будем искать?
– Будем! – радостно согласился Марат, который очень любил всякие тайны и приключения. – Помните, как в книжке про Тома Сойера…
– Может, не надо? – робко предложила Муся. – Призракам не понравится…
– А мы их не боимся!!! – в один голос крикнули Марат и Катерина – так, что гулкое эхо прокатилось по старым развалинам.
Мусе ничего не оставалось, как подчиниться им. Битых два часа они рыскали по бывшим владениям графа Балясина, перевернули каждый кирпичик. Фимка тоже бегала по кругу, обнюхивала все и даже пыталась несколько раз копать лапами. Но ничего интересного она не обнаружила, только пакет из-под йогурта, чьи-то рукавицы огромного размера и разломанный магнитофон «Юность». Видимо, до трех друзей тут еще успело побывать несколько поколений таких же следопытов.
– Да нет тут ничего! – с досадой воскликнула Муся, которая от усталости и долгого пребывания на солнцепеке уже перестала бояться призраков. – Хватит ерундой маяться, пошли!
– М-да… – согласился Марат, который был весь с ног до головы в пыли. – Наверное, молодой Балясин и увез фамильные драгоценности.
– Вполне возможно, – согласилась Катерина и чихнула несколько раз подряд. Ее розовый комбинезон превратился в серый. – Патовая ситуация… когда ни нашим, ни вашим.
Фимка в это время затявкала в бывший камин.
– Брось, Фимка, не надрывайся! – отсоветовал ей Марат. – Пошли домой…
Муся не могла ни о чем думать, кроме как о Германе. Она умылась, сходила в столовую, где вяло проглотила несколько ложек первого и кусочек второго, поиграла немного с Фимкой – Герман упорно не шел у нее из головы. Муся вздыхала и ругала себя почем зря, что ее угораздило так влюбиться. «Наверное, я теперь до самой смерти буду любить его, – решила она. – Да-а… Пройдут годы, десятилетия, я стану седой старушкой… Замуж ни за кого не выйду… Конечно, замуж я ни за кого не выйду, потому что буду любить только его одного! Надеяться на то, что Герман обратит на меня внимание? Нет, это невозможно – загадала же я сегодня, что он подойдет ко мне, но он не подошел… А вдруг мы встретимся лет через десять, когда я буду взрослой красивой женщиной? Он меня не узнает, подойдет познакомиться. «Как вас зовут, прелестное создание?» – «Разве вы забыли мое имя? Ведь мы когда-то встречались…» – «Этого не может быть, почему я не попросил вашего телефона! Скажите, ваше сердце свободно?» – «Мое сердце навсегда разбито вами, Герман, и только вы способны помочь мне…»
Муся сидела на заднем дворике кухни и воображала себе всякие истории, которые могли бы произойти с ней и с Германом в будущем. Она уже представила, как спасет Германа от верной смерти, как прославится на весь мир своей красотой и талантами и тот не сможет устоять перед ней, как он упадет на колени и сделает ей предложение… а к свадьбе она сошьет необыкновенное платье – что-то вроде того, которое она видела в витрине одного свадебного салона в центре Москвы – все расшитое жемчугом и страусиными перьями на плечах, которые колыхались от малейшего дуновения ветерка…
Муся так увлеклась мечтами, что забыла обо всем на свете.
– Привет! – вдруг услышала она рядом.
– А… что… – пробормотала она, с трудом возвращаясь из мира грез. – Ой!
Перед ней стоял Герман собственной персоной.
– Я говорю, привет! – повторил он. – Тебя как, Мусей зовут?
– М-мму… Му-му… Да! – только и смогла она выговорить.
– А я Герман, – он сел с ней рядом на поленницу дров. – О чем задумалась?
– Так, ни о чем…
Не могла же она сказать, что думала именно о нем!
– Как дела?
– Дела? – пробормотала она растерянно. – Какие дела? В общем, ничего… Хорошие дела!
Мысленно она ругала себя за то, что ведет себя как идиотка, но ничего не могла поделать – при виде Германа ее трясло и никаких умных мыслей в голову не приходило. Как назло!
– Я слышал, у тебя тетка здесь работает? – он кивнул в сторону кухни.
– Какая тетка… ах, ну да, тетя Вася здесь… как это? Супы всякие варит, каши там… Первое, второе, третье!
– Тетя Вася? – удивился он.
– Ну да, – Муся постепенно стала приходить в себя. – Ее вообще-то Василисой зовут. Сокращенно – Вася…
– Понятно, – задумчиво пробормотал он, как будто о чем-то напряженно думая. – Слушай, Муся…
– Что?
– Ты что вечером делаешь?
После такого вопроса у Муси опять все в голове смешалось.
– Что? Я… я ничего не делаю. Вечером я совершенно свободна!
– Замечательно, – серьезно произнес Герман. – Если ты не против, то давай сегодня с тобой встретимся. Где-то после восьми. У беседки…
Муся смогла только кивнуть, быстро-быстро захлопав глазами.
– Вот и отлично. Значит, после восьми, у беседки!
И он ушел.
«Приснилось ли мне все это? – подумала Муся, когда Герман скрылся из вида. – Может быть, я и сейчас сплю, а тетя Вася храпит где-то рядом?» Она ущипнула себя для проверки, но мир вокруг нее не изменился. «Значит, правда!»
И она почувствовала себя такой счастливой, какой не чувствовала еще никогда в жизни.
До восьми была еще целая куча времени, и Муся совершенно не знала, чем себя занять.
Она попыталась сделать из листка бумаги летящего журавлика – есть такое японское искусство под названием «оригами», когда из бумаги складываются различные фигурки, но у нее ничего не получилось. Вернее, получилось – только не журавлик, а какая-то ерунда, что-то вроде Бабы-Яги, летящей в ступе. Потом она попыталась немного убрать комнату, в которой они с тетей Васей жили, – и тоже без всякого толку.
Во-первых, комната и так уже была прибрана, а во-вторых, не стоило Мусе переставлять с места на место тети-Васины запасы продуктов. Одна банка маринованных помидоров, которую Муся попыталась перекатить под шкаф, вдруг лопнула, и ее содержимое оказалось на полу.
– Да, хотелось как лучше, а получилось как всегда… – растерянно пробормотала она, глядя, как по деревянным доскам быстро растекается соленое озеро с помидорными островками.
Кое-как она убрала это безобразие и решила больше ни к чему не прикасаться.
Но сидеть без дела было невыносимо – Муся все время думала о Германе и волновалась.