— Может быть, Яросвет?
Мстиша качнул головой, но заговорил о другом:
— Значит, ваши враги следили за нами с начала похода, но, слава Богу, у них не хватило времени на маневр. Ваша идея с полетом застала их врасплох. Вертолет с ракетами — жест отчаяния. Снижайтесь, скоро будем на месте.
Под вертолетом потянулось серо-зеленое бугристое плоскогорье, с высоты в сто метров похожее на застывшее, окаменевшее море с высокими и крутыми вздутиями волн. Кое-где на спинах этих волн торчали камни, постепенно складываясь в геометрически правильную россыпь и увеличиваясь в размерах. А потом Никита разглядел, что эти камни — головы в шлемах! Вскоре они стали вырастать из волн по шею, по плечи, показались огромные торсы в диковинных латах, спины гигантских животных, совсем не похожих на коней. Но и так было ясно, что здесь навек застыло, как и на Диком поле, погрузившись в камень, воинство Люцифера. В Битву оно, вероятно, вмешаться не успело.
— Марена, — кивнул за борт князь. — Давным-давно здесь в самом деле было море. Когда солнце высоко, толща камня становится прозрачной и видны рыбы и другие морские твари. Но, хотя вода и окаменела, пройти по ней нельзя, любое существо тут же каменеет.
Застывшее море Марены уперлось в круглые, с острыми вершинами, скалы берега, над которыми занес метровые, разделенные на три доли копыта жуткий зверь, помесь носорога, верблюда и древнего земного динозавра — трицератопса. Всадник на нем по «красоте» ему не уступал — три красно-коричневые глыбы, растущие из одного седалища, с тремя крокодильими головами, но всего с двумя лапами. Эти двое казались живыми, окаменев в момент выхода на сушу вместе с морем.
— Хаббардианец?! — пробормотал Никита невольно.
— Вы угадали, — кивнул князь. — Один из хаббардианцев. Хаббард — планета во многом уникальная, на ней уживаются сразу три десятка разных рас, сходных только трехосной симметрией.
Вертолет миновал береговую линию, потом взлетел над еще одной полосой высоких скал, и пассажиры увидели то, к чему стремились.
Среди скал у подножия горы, чья вершина была срезана наискось, словно гигантским лезвием, лежал огромный, длиной в полкилометра и шириной метров в сто, параллелепипед из черного матового материала, похожий на гигантский гроб. С трех сторон он был окружен скалами, и с четвертой текла широкая черная река, через которую к параллелепипеду был перекинут изумительной красоты ажурный мост, словно сотканный из снежно-белой паутины. От моста вниз, к ущелью, шла на первый взгляд ровная дорога, оказавшаяся на самом деле грязе-каменным потоком.
Слева от параллелепипеда Никита усмотрел вывал в стене зубчатых скал, словно кто-то огромный махнул палицей и раздробил камни в огромном секторе, вершиной упиравшемся в параллелепипед. Чуть выше его на крутом склоне второй горы, отсверкивающей холодной голубовато-стеклистой глазурью, вырастала косо в небо необычной формы башня, привораживающая взор: ее основание представляло собой в разрезе сильно вытянутый ромб, на высоте трехэтажного дома оно переходило краями над камнем, а над брусом вырастала витая колонна, увенчанная шаром с сияющим под лучами низкого солнца острием.
— Перед вами гроб Святогора, — кивнул на параллелепипед Мстиша после недолгого молчания. — А ведет к нему Дорога Забвения и Калин-мост.
— Калин? — встрепенулся молчавший всю дорогу Такэда. — В нашем фольклоре тоже есть мост, только калиновый, на нем Иван-ду… э-э… герой наших сказок, бился со змеем.
— Где будем садиться? — буркнул Никита, уже давно чувствуя мощное пси-давление на мозг. Гроб Святогора излучал целый пакет пси-волн, главной из которых была тоска, но и скалы вокруг, и мост, и башня — весь этот дикий горный район тоже излучал в пси-диапазоне. Потоки энергий, вызывающих ощущение страха, угрозы, предостережения, меланхолии, скорби, вины и горечи, тревоги и надежды, пересекались, интерферировали, гасили друг друга и резонировали, создавая настоящую бурю, ощутимую даже обычным человеческим мозгом. Рогдай и Добрагаст, переглянувшись, взялись за оружие, Вихорко Милонег сгорбился, шепча заклинания, а Такэда стал крутить головой, надеясь увидеть засаду.
— Справа у моста, рядом с дорогой, есть пятачок, — показал рукавицей Мстиша. — Сядешь?
— Может быть, прямо на… гроб?
— Тогда уж лучше сразу отказаться от жизни.
— Понял. — Сухов повел вертолет на снижение и посадил его впритирку к скалам на десятиметровую ровную площадку у дороги. Наступила тишина.
Пассажиры вылезли из кабины, разминая затекшие члены, настороженно оглядываясь по сторонам. Глубокая тишина пронизывала весь горный массив, тишина неподвижности, тлена и смерти, но Сухов чувствовал, что за ними со всех сторон наблюдают чьи-то недобрые глаза, будто их рассматривали сами скалы.
— Гроб не охраняется? — спросил Такэда.
— Не гроб, — отозвался Мстиша, пристально разглядывая мост, — меч. Вихорко, поколдуй, как пройти туда. Ну что, други, вперед? Времени на размышления у нас нет.
Никита шагнул было к мосту, но князь остановил его твердой рукой.
— Не лезть поперед батьки, тут все заколдовано, нюх надобно иметь.
Молодой колдун, бледный от напряжения, шагнул к бровке дороги, приглядываясь к каменным глыбам, утонувшим в незасыхающей, липкой желто-коричневой грязи, больше напоминающей смолу, и запрыгал по камням, подавая пример. Пятерка спутников последовала за ним.
Прежде чем вступить на мост, который невесомой дугой пересекал реку, задержались на минуту, завороженные водой. То есть вовсе не водой и вообще не жидкостью, как оказалось при ближайшем рассмотрении! Река представляла собой поток всевозможных предметов, тел живых существ, растений, изделий рук человеческих и, наверное, нечеловеческих, имевших тем не менее какое-то функциональное назначение даже для неискушенного наблюдателя. Объекты этого потока переходили из формы в форму, сливались, расслаивались, перетекали друг в друга, создавая впечатление струй и медленного, беззвучного течения. Землян мороз продрал по коже от избытка впечатлений и того жуткого равнодушия, которое внушала «река».
— Кома богини Мокоши, — сказал князь. — Олицетворение неопределенности бытия. Она беспредельна и существует во всех Мирах Веера, только по-разному воспринимается.
Что-то шевельнулось — в душе Никиты и одновременно вокруг него, словно скалы мгновенно изменили форму, хотя ландшафт по-прежнему оставался неподвижен и нем. И тут же Рогдай и Добрагаст вскричали в два голоса:
— Сторож!
Оба они смотрели в противоположные стороны, и Никита понял, что отряд попал в ловушку.
— Виноват, князь! — выговорил прыгающими губами Вихорко. — Я их учуял, но огляд зело черен…
— Не казнись, — сказал Мстиша, — доставай меч, здесь твое искусство не пригодится.