— Они не ждали нас так скоро, — сказал Мстиша, оглядываясь с моста на труп Триглава; под словом «они» князь подразумевал силы Сатаны. — Иначе меч охранял бы целый сонм чудовищ. Но ты молодец, Посланник. — Мстиша окончательно перешел с Никитой на «ты», и тот принял это как должное. — Не казнись гибелью Добрагаста и волхва, ты не виноват. Похоже, единственный способ победить многорука без войска был твой: спровоцировать резонанс размножения! А это уже уровень гипервоздействия. Поздравляю, мастер. Идем дальше?
— Не спешите, князь, — раздался сверху, с крышки гробницы Святогора, чей-то голос. — Кандидатура Посланника неплоха, но, во-первых, он не посвящен, а во-вторых, не готов к Пути Великого Соединения.
— Праселк! — прошипел Такэда.
Это был тот самый старик в овчинном тулупе, с посохом в руке и с филином на плече, что встретился друзьям в лесу Мировой Язвы. Тульпа — двойник игвы Дуггура Али бен-Саида бен-Хурхурры. Снизу, с расстояния в семь-восемь десятков метров, он казался карликом, но глаза его светились, как угли, а голос был звучен и слышен всем.
Снова внутри Никиты качнулась Вселенная, заколебались все физические и магические поля, будто волны по воде от брошенного камня: Люцифер уже отдал приказ исполнителям, и один из Великих игв прислушивался к Вееру, нащупывая нужный хрон.
— Быстрее! — шепнул Мстиша на ухо Сухову. — Он отвлекает нас нарочно, поелику не в состоянии помешать сам. Яросвет загнал его в нору морока, но Праселк многомерен и смог просочиться обратно.
Никита уже понял, почему князь разговаривает по-русски с такой изысканной точностью и знанием терминологии, о которой простой правитель типа земных царей и понятия не имел, однако проверять догадку было некогда.
Четверка перебежала мост и остановилась под стеной черного монолита, на боках которого были видны борозды — будто следы ударов гигантского топора. Внутри него, по преданию, спал мертвым сном Святогор. Праселк смотрел на них сверху, с крышки гробницы, как голодный зверь, но спуститься вниз не решался. Мстиша уже нашел и подобрал свой меч, возможности которого превосходили потенциал любого другого, и поглядывал вверх с подчеркнутым вожделением.
Такэда с удивлением обнаружил, что гроб окружен густой желтой травой с необыкновенно красивым резным язычком, более светлым, чем нижняя часть стебля.
— Плакун-трава, — сказал Мстиша, заметив взгляд Толи. — Цветет раз в сто лет, в канун гибели Святогора.
— Как же они его сюда заманили? — пробормотал Такэда. — И кто именно?
— Игва Гиибель, — ответил князь мрачно.
Никита тоже смотрел на гробницу великана сквозь прищур век и думал о том же. Земной былинный Святогор не совершил ни одного подвига, не сделал ничего выдающегося, лишь послужил олицетворением первобытной, чрезмерной и ненаправленной силы. Сказитель былин, неосознанно получивший информацию о богатыре из эйдоса, общего поля информации Веера, не нашел ему применения ни героически-воинского, ни хозяйственно-производительного. Такая сверхсила в земных условиях не пригодилась. Но она не сработала и здесь, на родине колосса, слишком простодушного и доброго, чтобы сражаться с коварным, хитрым и злобным врагом, в моральном арсенале которого не было места благородству, великодушию и чести. Предок Святой Руси, освященный ее Соборной Душой, впитавший силу многих поколений, он так и не смог встать на защиту родины, поверив порочной красоте Гиибели, которая и заманила его в ловушку.
— Что ты медлишь? — толкнул Сухова Такэда. — Бери меч и сматывай удочки. Где он, кстати? Неужели под гробом лежит?
Никита оглянулся на Мстишу:
— Я боюсь, князь. Сверхмечом должна обладать сверхсила, а я — обычный человек, способный совершать ошибки.
— Не прибедняйся, — проворчал Такэда. — Ты не обычный человек, ты паранорм и потенциальный маг и уже доказал нам это. К тому же, если вспомнить былину, были богатыри и посильнее Святогора, тот же Микула Селянинович, ратай, свободно таскающий в узелке «всю тягу земную». А он ведь был нормальным человеком, с виду хотя бы. Вспомнил? Тогда действуй.
Мстиша, улыбнувшись в бороду, кивнул, соглашаясь.
Никита, встретив его взгляд, глубоко вздохнул, расправил плечи, глянул мельком на филина, который с криком носился над ним, и медленно приблизился к странной крестообразной башне, косо нависавшей над скалами и краем площадки у гроба Святогора. Сеточка свечения вокруг Посланника засияла сильнее.
Такэде показалось, что где-то в недрах гор зародился низкий гул, прокатился по скалам, выплескивая неистовый — но не слышимый ушами! — грохот взрыва, и ушел в кости людей тонкой вибрацией, едва не превратив их в желе. Вселенная плавно поехала вправо-влево, потом вверх-вниз — опять же за гранью человеческих чувств, воспринимавших мир вокруг неизменным.
Что-то поднималось из неведомых глубин в неизмеримые высоты, сопровождаемые чудовищным грохотом и прекрасной музыкой — в полной тишине и неподвижности горной страны. Засияло невыносимым пламенем — в полумраке наступающей ночи. Лопнуло фонтаном боли и блаженства — при абсолютном отсутствии каких-либо ощущений…
И когда Такэда готов был умереть от переполнявших душу нечеловеческих, не выразимых никакими словами чувств, башня над головой Сухова дрогнула и начала вытягиваться вверх, расти, уходить в небо, скрываясь за невесть откуда взявшимися облаками.
— Знич, Дажбог, Сварог, Хорс и Стрибог! — забормотал Рогдай, заикаясь, отмахиваясь пальцем. — Помогите нам, помогите ему, помогите всем…
— Финист! — с благоговением проговорил Мстиша, задирая голову, не спуская глаз с башни. — Меч Святогора!
— Что?! — ахнул Такэда. — Это — меч?!
Дрожали горы, ревел ветер, молнии рвали воздух, вонзались с шишака рукояти меча в облака, а он все вытягивался и вытягивался из склона горы в небо, пока не завис огромной наклонной колокольней над фигуркой человека в коконе голубой светящейся паутины. Остановился. Что-то кричал Праселк, прыгая по краю крышки гробницы, но его никто не слушал. Задрав головы, все смотрели на исполинский, длиной в семьдесят с лишним метров, меч.
Никита тоже глядел вверх на гигантскую крестообразную рукоять-крыж, состоящую из огнива — поперечных дуг, черена — собственно ручки и яблока — шаровидного навершия, смотрел задумчиво и строго. Ждал. А почувствовав момент, протянул руку вперед — и меч, стремительно уменьшившись в размерах, словно прыгнул ему в руку.
Все замерли, в том числе и Праселк, и даже его филин-оборотень перестал летать и орать. Затем Праселк сиганул вниз с гробницы, приземлился, как резиновый мяч, и поскакал по камням к мосту, через мост и дальше по глыбам Дороги Забвения.
— Ты можешь его достать, — негромко сказал Мстиша.
— Знаю, — спокойно сказал Никита, — но удару в спину не обучен.
Такэда подошел и как завороженный уставился на меч. За ним Рогдай. И лишь князь глядел на Сухова, а не на клинок в его руке длиной в полтора метра. Меч играл необыкновенным дымчатым блеском, сочетавшим одновременно туманность и прозрачность, он плавился и горел, испарялся и твердел, исчезал на неуловимое мгновение и появлялся вновь. Он жил!