Я-то всё это уже видел, и не один раз. Теперь я всецело сосредоточился на том, чтобы цепляться за наёмника, который свернул с центральной аллеи и шагал через неосвещённые газоны к искусственному озеру, раскинувшемуся среди деревьев.
Озерцо было небольшое: днём оно наверняка бывало густо засижено утками, а среди птиц плавали ребятишки во взятых напрокат лодчонках; однако ночью оно выглядело довольно безмолвным и таинственным. Его берега терялись во тьме и зарослях тростников. Над водой висели мостики в восточном стиле, ведущие на безмолвные островки. На одном из островков высилась китайская пагода. Перед пагодой была деревянная веранда, висящая над самой водой.
Именно туда торопливо направился наёмник. Он прошагал по изящному мостику, гулко топая по дощатому настилу. Впереди, на тёмной веранде, виднелась фигура человека, который явно ожидал нас. Над головой его, на более высоких планах, бдительно парили мрачные тени.
Так, пора проявить осторожность. Если я останусь сидеть на сапоге, меня быстро заметит даже самый слабоумный бес. Однако это не помешает мне подобраться поближе и подслушать разговор. Под мостиком виднелись заросли тростника, густые и чёрные. Идеальное место для засады! Ящерка отцепилась от сапога, прыгнула и плюхнулась в тростники. Несколько секунд спустя, после ещё одной болезненной смены облика, маленькая зелёная змейка поплыла к острову, пробираясь между гниющих стеблей.
Сверху донесся голос наёмника, негромкий и почтительный:
— Добрый вечер, мистер Хопкинс!
Просвет в тростниках. Змейка обвилась вокруг обломанной ветки, торчащей из воды, и поднялась повыше, вглядываясь в сторону веранды. Там стоял наёмник, а рядом с ним — другой человек, невысокий, сутуловатый. Человек похлопал наёмника по руке в знак дружеского приветствия. Я напряг усталые глаза. На краткий миг передо мной мелькнуло его лицо: вялое, невыразительное, совершенно незапоминающееся. Так почему же в нем было нечто, показавшееся ужасно знакомым и заставившееся меня содрогнуться?
Оба отошли вглубь веранды и скрылись из виду. Яростно бранясь, змейка принялась ломиться дальше, изящно извиваясь меж тростников. Ещё чуть-чуть… Если я смогу услышать голос Хопкинса, хоть малейший намек…
Внезапно десять тростниковых стеблей шевельнулись, и от стены тростников отделились пять высоких серых теней. Десять ног-тростинок согнулись и распрямились. Все произошло совершенно беззвучно: только что я был на озере совершенно один, а в следующий миг пять цапель ринулись на меня, точно серо-белые призраки, щёлкая клювами-мечами и сверкая красными глазами. Размахивающие крылья били по воде, отрезая пути к отступлению, когти целились в отчаянно извивающуюся змейку, клювы готовились пронзать и хватать… Я извернулся и быстрее мысли нырнул под воду. Однако цапли оказались ещё проворнее: один клюв вцепился мне в хвост, второй сомкнулся на моём теле у самой головы. Две цапли взмахнули крыльями и поднялись в воздух, а я болтался между ними, точно червяк.
Я проверил своих противников на всех семи планах — это были фолиоты, все пятеро. При нормальных обстоятельствах я бы разукрасил полгорода их шикарными перьями, но в моём нынешнем состоянии и с одним-то бороться было рискованно. Я почувствовал, как моя сущность начинает рваться…
Я боролся, выдирался и извивался. Я плевался ядом направо и налево. Гнев переполнял меня, придавая немного сил. Я сменил облик, сделавшись ещё меньше, превратившись в крошечного скользкого угря. Угорь выскользнул из клювов и полетел вниз, в спасительную воду.
Ещё один клюв.
Щелк! И вокруг воцарилась тьма.
Вот ведь некстати! Не так давно я сожрал того беса, а теперь проглотили меня самого! Вокруг заклубилась чуждая сущность. Я чувствовал, как она начинает разъедать мою собственную [46] .
Выбора не было. Я собрал всю свою силу и использовал Взрыв.
Получилось слишком шумно и слишком грязно, но желаемого эффекта я добился. Мелкие кусочки фолиота дождём полетели вниз, и я полетел вместе с ними, в облике крохотной чёрной жемчужины.
Жемчужина плюхнулась в воду. Четыре оставшихся цапли тут же устремились следом, сверкая огненными глазами, вытянув клювы в пылу погони.
Я позволил себе стремительно уйти на дно, в грязь, за пределы их досягаемости, туда, где придонный ил и сплетение гнилых мёртвых стеблей тростника надежно укрыли меня на всех семи планах.
Я то терял сознание, то вновь приходил в себя. Я был близок к тому, чтобы лишиться чувств. Нет, отключаться нельзя, тогда меня точно отыщут! Надо бежать, вернуться к хозяину. Сделать последнее усилие — и ускользнуть.
Гигантские ноги бродили во мраке вокруг меня; клювы-копья прошивали воду, точно пули. В тростниках приглушенным эхом разносилась брань цапель. Маленький покалеченный головастик вывернулся из тины и, извиваясь, поплыл к берегу, оставляя за собой кусочки умирающей сущности. Добравшись до края озера, он нарушил все сроки развития, превратившись в чахлую лягушку с недоразвитой лапкой и унылым ртом. Лягушка со всей доступной ей скоростью поскакала в траву.
Я был уже на полпути к аллее, когда фолиоты наконец меня заметили. Должно быть, один из них взлетел повыше и заметил, как я хромаю прочь. С хриплыми криками цапли взмыли с озера и спикировали в тёмную траву.
Одна нанесла удар. Лягушка отчаянно скакнула прочь, и клюв вонзился в землю.
Скорей на дорогу, в толпу! Лягушка металась туда-сюда, между ногами, под лотками, перепрыгивая с голов на плечи, с корзин на детские коляски, отчаянно квакая и булькая, пялясь вокруг безумными выпученными глазами. Мужчины кричали, женщины визжали, дети изумленно ахали. Цапли неслись следом, сверкая перьями, размахивая крыльями, ослепленные жаждой крови. Они сносили ларьки, переворачивали винные бочки. Перепуганные собаки с воем разбегались во тьму. Людей фолиоты сметали, точно кегли. Пачки «Подлинных рассказов о войне» разлетались во все стороны — часть листков попадала в вино, часть налипла на жаркое на вертелах.
Загнанная амфибия выпрыгнула прямо на уличную сцену, под свет ярких бесовских фонарей. Один актер упал прямо в объятия другому, они толкнули третьего, и тот ласточкой полетел в толпу. Преследуемая по пятам кровожадной цаплей, лягушка сиганула в люк и мгновением позже появилась из соседнего люка, усевшись на голову картонному гоблину. Оттуда лягушка прыгнула на транспарант, вцепившись в него перепончатыми лапками. Цапля вынырнула снизу, щёлкнула клювом и разодрала транспарант пополам. Полоска материи упала вниз, качнулась над сценой, как лиана в джунглях, и перенесла лягушку через боковую аллею, прямо к стеклянному кубу, где был заточен пленный демон.
К этому времени я уже плохо понимал, кто я и что делаю. На самом деле моя сущность стремительно распадалась: я уже еле видел, мир был заполнен какофонией бессвязных звуков. Я бездумно прыгал вперёд, меняя направление с каждым прыжком, пытаясь увернуться от грядущей атаки.