Но если она жива?.. Мэндрейк ощутил всплеск боли. Уютное тайное святилище его души рассыпалось в прах, и Мэндрейка вновь охватило смятение и воспоминания о подлинном, грязном и запутанном прошлом. Волны гнева и неверия накатили на него. Китти Джонс была уже не сокровенным образом в глубине его души — она вернулась в мир. Мэндрейк чувствовал себя почти обездоленным.
И к тому же Бартимеус ему солгал. Зачем же он это сделал? Ну да, конечно, чтобы насолить своему хозяину — но этого явно недостаточно. Значит, затем, чтобы защитить Китти. Но это значит, что девушка небезразлична джинну, что между ними существует некая связь! Возможно ли это? Внутри себя Мэндрейк ревниво сознавал, что именно так оно и есть. И это понимание скользкой змеей свернулось где-то под ложечкой.
Причины, заставившие джинна солгать, определить было непросто, но само известие о том, что джинн солгал, пришло как нельзя более не вовремя: ведь Мэндрейк только что поставил под удар свою карьеру ради того, чтобы спасти жизнь слуге. Теперь ему жгло глаза при воспоминании об этом поступке. Он задыхался от мысли о том, каким дураком он себя выставил.
В полуночный час, в своем пустынном кабинете, он произнёс заклинание. С тех пор как он отпустил лягушку, миновали ровно сутки. Он не знал, успела ли сущность Бартимеуса исцелиться как следует. Но ему было всё равно. Он стоял, выпрямившись и застыв, непрерывно барабаня пальцами по столу. И ждал.
Пентакль остался холодным и пустым. Заклятие эхом отдавалось в голове Мэндрейка.
Он облизнул губы и попробовал ещё раз.
В третий раз он пытаться не стал. Вместо этого он тяжело рухнул в своё кожаное кресло, стараясь подавить нараставшую в душе панику. Да, несомненно: демон уже в мире. Его вызвал кто-то другой.
Мэндрейк смотрел в темноту. Глаза отчаянно жгло. Он должен был это предвидеть! Кто-то ещё из волшебников пренебрег риском погубить джинна и решил все же выяснить, что ему известно о заговоре Дженкинса. Кто именно — в сущности, не важно. Будь это Фаррар, Мортенсен, Коллинз или кто-то ещё, Мэндрейку в любом случае ничего хорошего не светит. Если Бартимеус останется жив, он, несомненно, выдаст им настоящее имя Мэндрейка. Разумеется, выдаст! Он ведь уже один раз предал своего хозяина. А потом враги пришлют своих демонов, и Мэндрейк погибнет, одинокий и беззащитный.
Союзников у него не было. Друзей — тем более. Поддержки премьер-министра он лишился. Через два дня, если он останется жив, ему предстоит предстать перед судом Совета. Он один-одинешенек. Конечно, ему предлагал поддержку Квентин Мейкпис, но Мейкпис, по всей вероятности, не в своем уме. Этот его эксперимент, этот корчащийся пленник… Мэндрейка передернуло при одном воспоминании. Нет, если ему удастся спасти свою карьеру, надо будет что-то предпринять, чтобы прекратить эти нелепые действия. Но сейчас, конечно, не это главное.
Ночь шла. Мэндрейк сидел за столом и думал. Спать он так и не лег.
По мере того как шло время и накапливалась усталость, снедавшие его тревоги начинали терять отчётливость. Бартимеус, Фаррар, Деверокс и Китти Джонс, Совет, суд, война, безмерный груз ответственности — всё это расплывалось, смешивалось и мелькало перед глазами. Мэндрейку отчаянно захотелось избавиться от всего этого, сбросить его, как мокрую и вонючую одежду, и отбежать подальше, хотя бы на минутку.
Ему пришла в голову мысль — внезапный, дикий порыв. Он достал своё гадательное зеркало и велел бесу найти одного человека. Бес выполнил приказ без труда.
Мэндрейк встал с кресла, испытывая страннейшее чувство. Что-то просачивалось из прошлого — похоже, что грусть. Это чувство выводило его из равновесия, но в то же время оно было приятным. Мэндрейк радовался ему, хотя оно и выбивало из колеи. Главное, что оно не было частью его нынешней жизни — оно не имело никакого отношения к деловитости и компетентности, к репутации или власти. Он не мог отделаться от желания повидать её снова.
Рассвет: небеса свинцово-серы, тротуары потемнели и завалены листвой. Ветер свистел в ветвях деревьях и над голым шпилем военного обелиска в центре сквера. Женщина шла, пряча лицо в воротник. Когда она приблизилась, быстро шагая вдоль дороги, опустив голову, придерживая рукой шарф, Мэндрейк её сперва даже не узнал. Она была меньше ростом, чем он помнил, волосы у неё были длиннее и слегка тронуты сединой. Но тут, откуда ни возьмись, в глаза бросилась знакомая деталь — сумочка, в которой она носила свои карандаши: старая, потрепанная, явно та же самая. Все та же сумка! Мэндрейк удивленно покачал головой. Он может купить ей новую — да что там, десяток таких сумочек, — если только она захочет!
Он ждал в машине, пока она почти поравнялась с ним — до последнего момента не мог решиться, стоит ли выходить ей навстречу. Её ботинки разбрасывали листву, аккуратно обходили более глубокие лужи. Она шла быстро, потому что на улице было холодно и сыро. Ещё немного — и она пройдет мимо…
Мэндрейк стал противен самому себе из-за этой нерешительности. Он открыл дверцу со стороны проезжей части, вышел, обошел машину и преградил женщине путь.
— Госпожа Лютьенс…
Она вздрогнула, её глаза метнулись, оценивая его и элегантную чёрную машину, припаркованную у тротуара. Сделала ещё два шага — и неуверенно остановилась. Она стояла и смотрела на него, одна рука висела вдоль тела, вторая по-прежнему придерживала шарф. Её голос, когда она заговорила, звучал робко — и, как заметил Мэндрейк, довольно испуганно.
— Да?
— Можно вас на пару слов?
Он оделся более официально, чем обычно. Не то чтобы ему обязательно было нужно это делать, но ему хотелось произвести самое лучшее впечатление. Ведь когда она видела его в последний раз, он был всего лишь униженным мальчишкой…
— Что вам угодно?
Он улыбнулся. Она явно готовилась к обороне. Бог весть за кого она его приняла. За какого-нибудь чиновника, явившегося допрашивать её о налогах…
— Просто поговорить, — сказал он. — Я узнал вас… и хотел… хотел спросить, быть может, вы меня тоже признаете?
Её лицо было бледным, все ещё встревоженным. Она, нахмурившись, вгляделась в него.
— Извините, — начала она, — я вас не… Ах да, узнаю. Натаниэль… — Она запнулась. — Но мне, наверное, не стоит называть вас этим именем.
— Да, его лучше забыть, — подтвердил он, изящно махнув рукой.
— Да…
Она стояла и изучала его: его костюм, его туфли, серебряное кольцо на пальце, но в первую очередь — его лицо. Она рассматривала его дольше, чем он ожидал, серьёзно и пристально. Его удивило, что она не расплылась в улыбке и вообще не проявила особой радости. Ну да, конечно: он появился так неожиданно…
Мэндрейк прокашлялся.
— Я тут ехал мимо, увидел вас, и… Ну, столько времени прошло…
Она медленно кивнула.
— Да.
— И я подумал, что, может быть… Ну, как вы поживаете, госпожа Лютьенс? Как у вас дела?