Короче, я снова торчал в засаде.
Когда тебя вызывают, главное — помнить, что все происходящее, в сущности, не твоя вина. Если волшебник тебе что-то поручил, ты это выполняешь, и немедленно, а иначе не миновать тебе Испепеляющего Пламени. Под угрозой подобного наказания очень быстро отучаешься от какой бы то ни было щепетильности. Имеется в виду, что за те пять тысяч лет, что я периодически бывал на Земле, я помимо своей воли не раз оказывался втянут во многие грязные дела. [75] Нет, разумеется, нельзя сказать, что у меня есть совесть, но даже мы, прожженные джинны, порой стыдимся тех дел, которые нам поручают.
Вот и это дело, хотя и мелкое, было как раз из таких.
Ворона сидела, уныло нахохлившись и заставляя других птиц держаться на расстоянии благодаря распространяемой ею Вони. Мне совершенно не хотелось чьего бы то ни было общества.
Я грустно покачал клювом. Эх, Натаниэль! Ну что тут скажешь? Несмотря на периодические расхождения между нами, [76] я до последнего времени не терял надежды, что он всё-таки окажется чуточку иным, нежели обычные волшебники. Например, в прошлом он демонстрировал немалую находчивость и довольно значительные проблески альтруизма. Был, был шанс, что он все же изберет свою собственную дорогу в жизни, а не отправится по нахоженной тропинке власть — богатство — слава, которой следуют все его коллеги.
Так ли он поступил? Нет, нет и нет.
В последнее время симптомы сделались более угрожающими, чем когда бы то ни было. Когда мой хозяин призвал меня сегодня утром, он был резок до грубости. Возможно, он всё ещё не пришёл в себя после кончины своего коллеги Тэллоу. Он был особенно бледен и особенно неразговорчив. Ни тебе дружеской беседы, ни остроумной пикировки. Достойной похвалы за ликвидацию взбунтовавшегося африта я так и не дождался и, несмотря на то что сменил несколько весьма соблазнительных женских обликов, ни малейшего проявления энтузиазма так и не заметил. Зато получил новую задачу — из тех, что однозначно относятся к категории неприятных и сомнительных. Для Натаниэля это было нечто новенькое, до такого он опустился впервые, и, надо признаться, меня это удивило.
Но задание есть задание. И вот, часа два спустя, я восседал на страже в кусте бузины в Белеме.
Одним из пунктов задания было, что действовать следует как можно тише. Только поэтому я и не вломился в дом сквозь крышу. [77] Я знал, что моя добыча — дома и, по всей видимости, наверху. Вот я и ждал, устремив глазки-бусинки на окна.
Это явно не был дом волшебника. Облупившаяся краска, прогнившие оконные рамы, сорняки, проросшие сквозь щели крыльца, выложенного плиткой. Довольно обширный, да, но при этом неухоженный и немного печальный. И в траве, выросшей по колено, валялось даже несколько детских игрушек.
Просидев неподвижно около часа, ворона забеспокоилась. Хозяин, конечно, требовал, чтобы всё было сделано тихо, но, помимо этого, он хотел, чтобы всё было сделано быстро. В ближайшее время придётся перестать бездельничать и взять быка за рога. Тем не менее я предпочел бы дождаться, пока дом опустеет и моя жертва останется одна.
Как бы в ответ на эту мысль, парадная дверь дома внезапно открылась и наружу выплыла пышная и грозная на вид дама. В руках у дамы была холщовая хозяйственная сумка. Дама проплыла подо мной и устремилась куда-то вдаль. Я не счел нужным прятаться. Для неё я был всего-навсего вороной. Вокруг дома не имелось ни уз, ни магических защит, ни признаков того, что кто-то из его обитателей способен видеть дальше первого плана. Иными словами, эта задача была недостойна моих выдающихся дарований. Говорю же, дело было грязное с начала до конца.
Тут в одном из окон что-то шевельнулось. Костлявая рука отвела в сторону пыльную тюлевую занавеску, открыла задвижку и подняла раму. Это был сигнал для меня. Ворона вспорхнула и полетела через сад, точно чёрные подштанники, подхваченные ветром. Она вопросительно приземлилась на подоконник открытого окна и, переступая чешуйчатыми лапами, прошла вдоль давно не стиранных занавесок, отыскивая щелочку. Найдя щелочку, ворона просунула в неё голову и осмотрелась.
Основное назначение комнаты было очевидным: у дальней стены стояла кровать. Судя по мятому одеялу, с кровати только что встали. Однако теперь кровать была наполовину заставлена несметным числом маленьких деревянных лоточков, каждый из которых делился на несколько ящичков. В одних ящичках лежали полудрагоценные камни: агаты, топазы, опалы, гранаты, нефрит и янтарь, все ограненные, отполированные и подобранные по размеру. В других лежали тонкие полоски металла, пластинки резной кости или треугольные лоскуты цветной материи. Вдоль одной из стен стоял грубый рабочий стол, тоже заставленный лоточками, стоечками с тонкими инструментами и горшочками с вонючим клеем. В углу лежала аккуратная стопка книг в новеньких, ещё не отделанных кожаных переплетах разных цветов. Переплеты были расчерчены карандашными пометками, показывающими, где должны будут находиться узоры, а в центре стола, в лучах света от двух ламп, лежала ещё одна книга, наполовину отделанная. На передней обложке толстого тома, обтянутого коричневой крокодиловой кожей, красовалась звезда, выложенная мелкими красными гранатами. Ворона увидела, как на последний из камушков нанесли капельку клея и пинцетом приладили его на место.
За столом, погруженный в работу и, соответственно, не замечающий моего присутствия, сидел тот самый юноша, которого мне поручено было найти. На нём был довольно поношенный халат и выцветшая голубая пижама. На ногах, скрещенных под стулом, — толстые полосатые шерстяные носки. Длинные чёрные волосы — до плеч — по части заселенности и неухоженности могли дать фору даже достославным патлам Натаниэля. В комнате сильно воняло кожей, клеем и немытым телом парня.
Ну что, тянуть нечего. Теперь или никогда, и все такое. Пора, Бартимеус!
Ворона тяжело вздохнула, ухватила клювом занавеску и резким движением головы разорвала тюль пополам.
Я перешагнул подоконник и вспорхнул на ближайшую стопку книг в тот самый момент, когда парень поднял голову.
Он был в очень плохой форме: сало на нём висело складками, и глаза были усталые. Увидев ворону, он рассеянно пригладил волосы. На лице его отразилась мимолетная паника, которая тут же сменилась тупой покорностью судьбе. Он положил пинцет на стол.