— Я не знаю. Хобби ни к чему не обязывает.
— Я не согласен! — с азартом заявил Коваленко. — Давайте спорить…
— Мне некогда, Герман… э-э, вы так и не сказали мне своего отчества. Ну да ладно — просто Герман. Спасибо, что довезли.
— Вас подождать, Валя?
— Нет… спасибо еще раз!
Она выскочила из машины, захлопнула дверцу и быстро направилась к раздвижным стеклянным дверям супермаркета. Разговор с Коваленко оставил странное впечатление. Эти его перемены настроения, расспросы… Хм, скучно ему! Он просто не знает, чем себя занять. Хобби! Ходит в литературную студию, подвозит до магазина не слишком молодую и не слишком симпатичную библиотекаршу… Удачливым яппи полагается заниматься чем-то другим — ходить по вечерам в клубы, играть в пейнтбол, бросать шары в боулинге, посещать какие-нибудь крутые кинотеатры со звуком долби-супер-пупер, где демонстрируются модные фильмы…
Валя быстро набрала продуктов, в которых, , по ее мнению, мог нуждаться Арсений Никитич. С тяжелыми сумками вышла наружу… Но, слава богу, Коваленко и след простыл.
Дед сидел за большим круглым столом и старательно писал что-то в толстой тетради.
— А, Валюша… — строго произнес он, подняв на лоб очки. — Ну, здравствуй.
Валя быстро чмокнула его в круглую блестящую лысину.
— А ты что в шаль закутался? — встревоженно спросила она. — Разве холодно? Дед, ты что — простудился?
В шерстяной пестрой шали Арсений Никитич напоминал диковинную птицу — что-то вроде грифа… Он встал, тяжело опираясь на бамбуковую палку с ручкой в виде головы оскалившегося дракона.
— Я не простудился. Старая холодная кровь виновата — вечно мерзну… Идем на кухню, будем чай пить.
— Дед, ты сиди, я все сама. Я тут кое-что купила — буду суп тебе варить. И рыбку на пару приготовлю…
За что мне такое наказание! — запыхтел Арсений Никитич. — Твоя покойная мать всю жизнь изводила семью диетическим питанием, и ты туда же… Валюша, поверь, мне достаточно бутерброда с колбасой. И тебе хлопот меньше. Ненавижу здоровое питание!
— Все время есть колбасу вредно, — забубнила недовольно Валя. — Ты хоть представляешь, что в нее кладут? Ладно бы модифицированный крахмал, а то ведь еще и сою, подвергшуюся генной обработке, и еще какие-то жуткие добавки, которые цифрами обозначаются…
— Валя! — умоляюще воскликнул Арсений Никитич. — В моем возрасте это уже не имеет никакого значения!
Они прошли на кухню.
Валя налила воды в электрический чайник, постелила белую хрустящую скатерть, расставила чашки с золотыми ободками.
— Ты могла бы мне вообще ничего не приносить… — кряхтя, дед сел в плетеное кресло.
— Ты не хочешь, чтобы я к тебе приходила? — кротко спросила Валя.
— Я не хочу, чтобы ты таскалась с этими дурацкими сумками. Приходи ко мне просто так… Знаешь, меня ведь социальный работник регулярно посещает — все, что надо, я Светлане Викторовне заказываю.
— Новая, что ли? — поинтересовалась Валя, заваривая чай.
— Да, недавно появилась. Симпатичная девушка лет пятидесяти.
Валя засмеялась.
— Дед, а что ты все пишешь? Я давно собиралась спросить…
— Исследование о сущности воды, — коротко ответил Арсений Никитич.
— Научную работу заказали?
— Нет, это я для себя… Подвожу итоги. То, что раньше было скрыто за завесой грубого материализма, теперь открылось передо мной в новом, неизвестном доселе качестве.
— Мистика? — с любопытством спросила Валя. — Дед, ты меня удивляешь…
— Не мистика, — упрямо возразил Арсений Никитич, — а взгляд изнутри. У вещей, в том числе и у воды, есть душа, есть тайный смысл. Оборотная сторона символа… Об этом, например, еще в древности задумывались. Вода для язычника — то, что дает жизнь всему живому. Согласись, это дерзкая, отступническая мысль, особенно для христианства, — как жизнь может давать кто-нибудь, кроме господа-бога? А ведь именно при помощи животворящей небесной воды зеленеют травы и леса весной, именно благодаря ей урожай не засыхает в поле… А другое значение воды — как символ течения? Ты ведь знаешь эту пословицу?..
— Знаю-знаю… — покорно кивнула Валя. — В одну и ту же реку нельзя войти дважды. Ты именно ее имел в виду?
Она налила себе вторую чашку чая — мучила жажда. Старый красный абажур горел под потолком, бросая на все яркий багровый отблеск. Но этот цвет не казался Вале тревожным, наоборот — он успокаивал ее. Все вещи в квартире деда успокаивали ее и казались необыкновенно уютными. И сам дед, и его бесконечные разговоры, знакомые с раннего детства…
— Многие люди не понимают смысла этих слов, для них река — синяя линия на карте. Для язычника же река — поток воды. Вода утекла — и река другая… То есть течение воды — это своего рода показатель времени. Недаром говорят — «сколько воды утекло с тех пор», имея в виду, что прошло много времени. Вода неизбежно утекает, как утекают дни, годы, века…
Дед замолчал, грея руки о чашку с чаем.
Какое-то смутное воспоминание шевельнулось у Вали в голове. Но очень смутное, далекое, размытое. Лишь только контур событий, которые остались в прошлом. Случились ли они на самом деле, или это был только сон?
— Я все равно не понимаю… — покачала она головой, скорее, отвечая самой себе, а не деду.
— Чего ты не понимаешь?
— Ничего. Ни-че-го… Да, кстати, — спохватилась она. — Который час?
— Уже девятый. Тебе пора?
— Да. Значит, еда в холодильнике, рубашки я твои заберу и привезу через пару дней… Что еще?
— Все. — Дед посмотрел на нее поверх очков. — Ладно, иди. Тебя, поди, благоверный заждался?
— Еще как! — засмеялась Валя.
Она стала быстро собираться. Арсений Никитич, опираясь на палку, вышел в коридор проводить ее.
— О чем-то я хотел тебя спросить… — задумчиво пожевал губами старик. — Касаемо твоего благоверного. Вот память! Никак не вспомню…
— Ладно, в другой раз! — улыбнулась Валя и чмокнула его на прощание. — Со мной это тоже постоянно бывает.
Трясясь в вагоне метро, она опять повторила про себя слова про реку, в которую нельзя войти дважды. На первый взгляд очень простые и понятные слова, но… Что они значат? Неужели никогда не вернутся ее юность и то безумное, бездумное счастье, которое она испытала когда-то?
«Что это было? А может, ничего и не было? Просто блики на воде, нагретая на солнце галька, и листья, позолоченные солнцем, и ветер, и свежий воздух, о котором я давно забыла… Я знаю, что это, и тут нет ничего особенного, потому что все это — просто очарование прошлого. И больше ничего».
Было без пятнадцати десять, когда она открыла своим ключом дверь квартиры.