Словом, доказать, что Федор Ласкарев – вовсе не Федор Ласкарев – так и не удалось, хотя весь суд был на стороне Али. Потом решили – бывает. Несчастная, пережившая блокаду, беременная – значит, немного не в себе... Полстраны жаждали возмездия над бывшими предателями, но что ж теперь, сажать оставшуюся половину?..
Хотя Федора-Артура все равно посадили. За махинации на складе – это открылось совершенно случайно. Дали шестнадцать лет. Экономические преступления в те времена карались весьма сурово. Так или иначе, но Федор-Артур попал в тюрьму.
Утешило ли это Алю?
Ни капельки. Она, заглянув в глаза Артуру, теперь была точно уверена – это он. Он, убийца Мити, тот самый, по чьей вине погибли еще тысячи людей. И он тоже узнал ее, прошептав: «Ты ничего не докажешь!»
На суде присутствовала жена Федора-Артура – Галина. Она только что родила мальчика. Она кричала в лицо Але, что та – сумасшедшая сволочь, что она погубила их семью, что по Алиной вине ее сын сиротой останется...
Борис тоже был не в восторге от активности жены, пытавшейся засудить некоего гражданина Ласкарева. Артура он в глаза не видел, свидетелем на суде быть не мог. Но зато Борис прекрасно помнил, как Аля долго отказывалась от замужества с ним, чуть ли не каждый день поминая о каком-то Митеньке!
Борис ревновал к прошлому Али – это раз. И еще Борис полагал, что чем меньше высовываешься из своей норы, тем спокойней живешь. По тем временам очень разумное правило.
Даже после того, как суд закончился и гражданина Ласкарева все-таки посадили, Борис выговаривал и выговаривал Але за ее поступок, он напоминал о том, сколько он сделал для Али, пилил за то, что из-за своего стремления к справедливости они едва не потеряли единственную и долгожданную доченьку Машеньку («Это ж надо, на девятом месяце скакать по каким-то подворотням, не емши не пимши почти целый день! Пока муж дома сходит с ума от неизвестности!»).
– И вообще, чем власть о нас меньше знает, тем оно лучше... – бубнил Борис, качая на руках дочь. – Сейчас, конечно, не тридцать седьмой год, да и Сталина тоже нет... Но как начнутся репрессии – будешь знать! Не надо, не надо высовываться, Алька!
– Боря, это был Артур Демьяненко, фашистский диверсант, – устало и мрачно возражала Аля.
– А ты почем знаешь? Сколько лет-то прошло!
– Но тогда зачем он бежал?
– А любой побежит, если за ним погонятся! И, опять же, подворовывал... Тоже рыльце в пушку было. Кому охота в тюрьме сидеть!
– Боря, я его по глазам узнала!
– А что глаза? Глаза у всех одинаковые! – бубнил Борис. – Ты мне загляни – может, тоже кого узнаешь?..
– Ну тебя, Борька!
– А что «ну»? У мужика того – жена, сынишка только-только народился, Машке нашей ровесник... Драпал, только портки успел взять, да книжку какую-то. Ни денег, ни документов...
– Что? – переменилась в лице Аля.
Борис моментально замолчал, поняв, что все-таки проговорился. Но было поздно – Аля буквально вцепилась в него: какие портки, какая книжка?
– Да тебя ж в роддом с чемоданом загребли – забыла, что ли?!
Аля похолодела. В самом деле, был же чемодан... Тот самый чемодан, с которым Артур-Федор пытался бежать! Она вырвала его, вцепилась мертвой хваткой! Если Алю положили в роддом с Артуровым чемоданом, то...
– Борька, где этот чемодан? Говори немедленно! Говори!!!
– Да тихо ты, ребенка разбудишь... – отвел глаза Борис. – Я, когда из роддома тебя пришел забирать, чемодан этот тоже получил. Сразу понял – не твое, евонное. Ты ж в таком невменяемом состоянии была... Я его сжег! – поспешно добавил он. – Отвез на дачу и сжег в печке. От греха подальше. Там и не было ничего! Портки да книжка...
– Дурак! А вдруг там было второе дно? И документы, которые подтвердили бы, что это Артур...
– Не было второго дна! И вообще, нечего ерундой страдать... Сидит в тюрьме твой диверсант – не за то, так за другое! Выходит, бог есть, Алька, успокойся ты раз и навсегда на этом...
В 1968 году Борис тяжело заболел. Он и так особым здоровьем не отличался, страдал припадками, напоминающими эпилептические (как уже говорилось, они были последствием контузии, полученной во время войны в Испании), но тут ему совсем плохо стало. Аля решила продать дачу – необходимы были деньги на лечение.
И, разбираясь на даче, она нашла... тот самый чемодан. Оказывается, Борис так и не сжег его – то ли не успел, то ли еще что ему помешало... В чемодане были брюки и очень толстая книга в кожаном черном переплете. Аля открыла ее – что-то на немецком (явно на пишущей машинке напечатано), рисунки какие-то, тоже явно на медицинские темы...
То, что книга была на немецком, поразило Алю. Если бы книгу сразу предъявили следствию, то Артур был бы непременно разоблачен. Но ведь еще не поздно наказать негодяя...
Аля собралась снова идти в милицию, но тут случилось сразу несколько событий. Она узнала, что Федора-Артура выпустили из тюрьмы – на несколько лет раньше срока. Он был смертельно болен, его, по сути, отпустили умирать...
«А ребенок его, а жена? Ну, докажу я, что это Артур, а с ними-то что будет? Они же не виноваты!» – засомневалась Аля.
Пока она сомневалась, умер Борис. А следом – Артур, он же Федор Ласкарев. Бороться было не за что, судить – некого. И Аля никуда не пошла, ни в какую милицию.
Книга осталась у нее. Лежала на даче, которую так и не успели продать. Эта книга – страшное напоминание о черных годах войны. Что там было в ней, в этой книге, о чем рассказывалось, о каких мрачных тайнах – бог весть...
Маша выросла. Рано вышла замуж. Родила девочку, которую назвали Александрой. Сашенькой...
Потом у самой Али сдало здоровье, когда ей было немногим за пятьдесят – а что ж вы хотите, бывшая блокадница!
Последний год она жила в семье дочери, возилась с Сашенькой. Она каждый день вспоминала вслух о Мите – каким тот был, какой могла бы быть жизнь, если бы Митя был жив.
Маша терпеливо слушала мать. Историю о том, как Артур Демьяненко сбросил с крыши Митю, она знала наизусть.
– Эх, если б я тоже с той стороны крыши была, да руку ему вовремя протянула!
Каждый раз, в подробностях вспоминая эту историю, Аля заливалась слезами. Она верила, что смогла бы спасти Митю. К ней неизменно подбегала внучка Саша, игравшая в той же комнате, вытирала слезы:
– Бабуля, не плачь! Митя твой жив, жив! Завтра в гости придет! – Саше исполнилось недавно три года, она прекрасно все понимала и очень хорошо говорила.
– Нет, не придет завтра Митя... – качала головой Аля. – Спасибо тебе на добром слове, Сашенька, но скорей уж я к Мите в гости скоро уйду.
– Он тебя ждет, да?
– Ждет, Сашенька, ждет! – ни на секунду не сомневаясь, серьезно отвечала Аля. – Он обещал, а значит, и вправду ждет.