– Ладно, перестань, – снисходительно ответила она. – Я к Роберту собираюсь переехать.
Неволин почувствовал нечто вроде укола ревности. «Фантомные боли...» – с иронией подумал он.
– Он же совершенно никчемный...
– Что значит – «никчемный»?.. – возмутилась Лиза. – По-твоему, раз человек стихи пишет, так он – бездельник? Ох, Костя, какой же ты все-таки скучный... Одно слово – технарь! Вспомни Бродского – его же за тунеядство чуть не посадили, а он был гением... ему потом Нобелевскую премию дали!!
– Ничего не имею против Бродского и против поэзии вообще, – Неволин отпил принесенного официанткой кофе и сморщился. – Но твой Куракин...
– Ты ревнуешь, – вздохнула Лиза. – Я тебе не нужна, но ты меня ревнуешь... Вот оно, странное свойство человеческой психики!
– На что он живет, твой Куракин? – сурово спросил Неволин.
– Где-то подрабатывает, ночным сторожем, что ли... Да, он нищий, с общепринятой точки зрения. Но мне от него денег не надо, – мягко сказала Лиза. – Я понимаю, о чем ты думаешь, Костя, – в наш век всеобщего прагматизма, когда люди кроме денег ничего и знать не хотят, я связалась с поэтом... Но, Костя, мне страшно скучны нынешние мужчины! Они все какие-то одинаковые. Запрограммированные. Словно родились для того, чтобы сделать карьеру и умереть в кресле руководителя. Иного не дано.
– Ты очень романтична.
– Просто я боюсь всего банального. Вот увидишь, Роберт еще прославится, и в памяти потомков рядом с его именем будет и мое...
– Плагиатор он, твой Куракин, – с раздражением перебил ее Неволин. – А еще граф...
– Князь, – поправила Лиза.
– Тебя что, это как-то по-особенному заводит?
– Фу, Костя...
– Лиза, ты мне не чужая, в конце концов! Твоя любовь к эксклюзиву до добра не доведет!
Лиза допила свой коктейль и отставила пустой бокал в сторону. Она была очень хороша – это сочетание темного и светлого, этот влажный блеск огромных глаз... Но Неволин вдруг почувствовал, как устал от нее – у него вызывали отвращение и избыток влаги в ее глазах, и эта ее вечная игра с контрастными цветами, и прихотливость характера... Он устал, оказывается, даже от той безмятежной легкости, с которой прожил с ней целых два года!
Она молчала, глядя в сторону, – там, у кованой ограды, росла ярко-зеленая, еще не успевшая запылиться трава. Потом Лиза машинально свернула в кольцо пластиковую трубочку, через которую пила коктейль.
– У Роберта на стене висит огромный плакат... – медленно, лениво, точно говоря с самой собой, произнесла она. – И на нем рисунок – в виде генеалогического древа. Много-много имен...
– Он знает всех своих предков? – хмуро спросил Неволин.
– Да, представь себе... – тихо усмехнулась Лиза. – Куракин – это старинный род, восходящий к эпохе Московского княжества. – Почему ты все время смотришь на часы, Костя?
– Не хочу попасть в пробки, вот почему... – буркнул он и тут же спохватился. – Я тебя слушаю, Лиза.
– А мне больше нечего сказать тебе, Костя, – мягко улыбнулась она. – Ладно уж, езжай!
Они расстались друзьями, но тем не менее Неволин испытывал облегчение от того, что больше никогда не увидит Лизы – она, будучи совершенно порядочной, милой, замечательной во всех отношениях женщиной, вдруг стала вызывать в нем странное чувство, которое возникает, например, во время просмотра мелодрамы – все настолько хорошо и возвышенно, что после счастливого конца начинает даже немного подташнивать...
...Розу он застал дома – она сидела на полу и разбирала пластинки.
– Что ты делаешь? – удивился Неволин.
– Вот, откопала в шкафу... – улыбнулась она чуть смущенно. – Наверное, надо выкинуть. Здесь столько всякого хлама скопилось! И еще что есть, посмотри... – Она выдвинула из какого-то закутка проигрыватель.
– Боже! – засмеялся Неволин. – Да ему лет тридцать, не меньше. Интересно, он работает?
Роза подняла верхнюю панель, достала наугад одну из пластинок, нажала на кнопку. Диск плавно завертелся, на него опустилась игла, и сквозь шорохи и скрипение донеслась невнятная музыка. Роза покрутила регулятор громкости. Играл орган – так торжественно, печально и красиво, что у Неволина сжалось сердце.
Он кинул пиджак в сторону и сел на пол рядом с Розой, обнял ее.
– Бах... – сказала она. – Это Бах, да?
Солнце падало на нее сзади и подсвечивало ее рыжеватые волосы, делая их похожими на нимб.
– Я тебя люблю, Роза, – сказал Неволин и поцеловал ее. – Я тебя так люблю, что не хочу никого видеть, кроме тебя. А что ты чувствуешь ко мне?
Она провела пальцем по его губам, словно зачарованная музыкой, которая вместе с вечерним солнцем кружила по комнате.
– Тс-с...
– Нет, ты скажи, – упрямо воскликнул он. – Роза!
– Ладно, скажу, – шепотом ответила она. – Слушай: я... тебя... люблю.
Неволин обнял ее еще сильнее. Он знал, что она ответит ему именно так, но тем не менее ощущение счастья – острого (сродни боли!) – заполнило его грудь. Даже стало трудно дышать...
Они сидели так довольно долго, почти не дыша, точно боялись спугнуть полуобморочное, невыносимое блаженство этого солнечного вечера.
– Сегодня днем Света звонила... – наконец смогла произнести Роза.
– Ты ей сказала?
– О нас? Нет. Я ничего ей не сказала. Просто сообщила, что нахожусь сейчас в Камышах. У нее скоро сессия, не хочу ее тревожить. Потом скажу...
– Хотел бы я посмотреть на твою дочь! – улыбнулся Неволин. – Она, наверное, такая же рыжая, как и ты, а?..
Роза ничего не ответила.
Неволин взглянул ей в лицо – оно показалось ему почему-то печальным.
– Ты чего? – поцеловал он ее. – Из-за дочери переживаешь? Боишься, что она тебя осудит? Ерунда какая... За любовь никто не должен судить!
– Костя, не в этом дело, – Роза осторожно высвободилась из его объятий. – Я солгала тебе. То есть нет, не так, – я не сказала тебе всей правды.
– Какой правды? – немного испугался он и повернул регулятор на проигрывателе, делая музыку тише.
– Света – не родная мне. Она дочь Николая. Его первая жена умерла очень рано, и я воспитывала Свету с младенчества. Я мачеха ей.
– Погоди-ка... Света что, ничего этого не знает? – удивился он.
– Конечно, знает! – с досадой воскликнула Роза.
– Тогда в чем дело?
Роза прижала руки к груди и сказала, глядя ему прямо в глаза (иногда косинка в ее глазах исчезала, особенно в минуты волнения):
– Костя, если ты надеешься еще завести детей, то я ничем не смогу тебе помочь... Ты должен об этом знать.