– Может быть, он вынырнул дальше по ходу? – спросил Джума на своей волне.
– Не появился, – помолчав, отозвался Лютый, – его бы увидели. Всем свободным от вахт отбой, дежурным вернуться к своим обязанностям.
Джума пожал плечами и, поскольку обязанностей у него в данный момент не было никаких, мысленно произнес только одно слово: домой.
Имам без вопросов направил машину к базе – спейсеру «Конунг», дрейфующему в двухстах тысячах километров от планеты-куба.
– Что это было? – спросил Джума, заявившись в зал управления, называемый по традиции рубкой. Зал был невелик – треугольник со стороной в пять метров, и почти весь его объем занимали три кокон-кресла экипажа, каждое кресло – перед своей стеной ручного вириала.
– Маатанский динозавролет, – ответил дежуривший в это время командир спейсера, он же драйвер-прима, Хольгер Сваллинг, поворачивая кресло, чтобы видеть вошедшего. Его самого видно в коконе не было, так что казалось – разговаривает странное существо, не то огромный гусеничный кокон, не то раковина какого-то неземного моллюска.
– Я посижу рядом?
Сваллинг, видимо, удивился, несмотря на всю свою природную северную флегму: верхняя «опухоль раковины» отогнулась, и на безопасника уставилась голова командира спейсера. Словно удовлетворившись осмотром, голова кивнула, и «опухоль» встала на место.
– Посидеть можешь, – раздался голос Хольгера, – но некоего Джуму Хана, по-моему, ждут в дежурке. У тебя что, рация не работает?
«Дежуркой» назывался зал контроля сил безопасности, где постоянно дежурили работники обоймы Лютого и пограничники.
Джума озабоченно взялся за ухо и обнаружил, что клипса рации отсутствует. То-то стало тихо, подумал он. Интересно, где я ее оставил? Неужели так задумался, что не заметил?
Вспыхивающую алой искрой каплю рации он отыскал в рукаве скафандра, и это наконец заставило его встряхнуться. Рутина бытия в Горловине, несмотря на ее тайны и захватывающие дух пейзажи, все же оставалась рутиной, и, может быть, прав был Торопов, утверждая, что погранслужба вполне справилась бы с обеспечением безопасности исследователей. Все-таки у отдела безопасности УАСС была своя специфика работы, и не стоило дублировать пограничников только лишь ради соблюдения «срама».
Стены «дежурки» отсутствовали, «распахнутые» в космос, поэтому иллюзия дрейфа в световом тумане площадки зала с пятью коконами кресел была полной. Собственно космосом или пустотой эту субстанцию за бортом спейсера назвать было трудно; Горловина излучала слабый свет, забивавший свечение звезд извне, и лишь по центру ее двухмиллионокилометрового конуса можно было разглядеть паутинку какого-то звездного скопления. А так с виду – туман и туман, ровный, бесплотный, вызывающий впечатление небывалой глубины. Страж Горловины висел в этом тумане ощутимо тяжелой глыбой обработанного человеческими руками камня, пронизанного по центру янтарно-прозрачным шаром.
– Что остановился? – раздался из ряда обычных – гостевых – кресел голос Лютого. – Тебя тут ждут.
– Не могу поверить, что эта планета творилась естественным путем, – пробормотал Джума, пересекая зал и приветствуя дежурных в креслах поднятой рукой. – Любит же шутить природа.
– И тем не менее родилась она в пространстве, где фигурой равновесия был именно куб, а не шар, – проговорил собеседник Лютого, в котором Джума узнал лидера исследовательской дружины Анатолия Новикова. – Страж – не из нашей Вселенной, это уже почти трюизм [66] . Природа творила его в условиях Пуанкаре-геометрии [67] , а уж потом планету приспособили те, кто использовал ее в качестве форпоста Границы, для поддержания открытого входа в «серую дыру».
– Орилоуны? – проговорил Джума, переводя взгляд на третьего молчаливого слушателя.
– Нет, – покачал головой Новиков, плотный, с выдающимся лбом и голубыми глазами медиума. – Орилоуны, похоже, сами были созданы… или выращены, если хотите, они – Хранители Пути, по терминологии маатан, то есть хранители древнейшей во Вселенной сети метро, не более. Я говорил о Вершителях. Жаль, что «серая дыра» закрывается. Страж уже не в силах ее удержать.
– Это Дмитрий Столбов, инспектор кримрозыска, – прервал Новикова Лютый, посмотрев на Джуму, и добавил: – Сыщик.
– Извините, дела, – тут же поднялся все понимающий Новиков и выкатился из зала.
– Садитесь ближе, – кивнул на кресло черноглазый, черноволосый и черноусый Столбов. – Появилась потребность задать вам несколько вопросов, не возражаете?
– О Шаламове? – помолчав, спросил Джума. – Или о Мальгине?
– Ну, я тоже пойду, – встал Калина. – Потом поделишься личными впечатлениями о маатанском «динозавролете».
Безопасник кивнул.
Столбов никак не прореагировал на вопрос Хана, только уселся поудобней, самообладания ему было не занимать.
– О Мальгине. Он контактировал с Шаламовым в режиме «один на один»…
– Без аппаратуры, – угрюмо сказал Джума. – Вернее, без соответствующей медицинской аппаратуры, через обычные эмканы пси-рации.
– И все же пси-контакт у них был, вы не можете этого отрицать. После него у Мальгина едва хватило сил на…
– Не отрицаю, – нехотя согласился бывший врач «Скорой». – У него был нервный срыв, довольно мощный, почти шок… но он очень сильный человек и быстро вылечился.
– Он не вылечился, – тихо проговорил Столбов. – Какая-то часть информации Шаламова передалась ему… и теперь он хочет перекачать это «темное знание» из глубин подсознательной психики в сферу сознания.
– Откуда вы это?.. – начал Джума, недоверчиво глядя на инспектора.
– Так получилось, – ответил тот равнодушно, – не о том речь. Вы давно его знаете, как, по-вашему, он может в результате эксперимента… – Столбов помедлил, – стать похожим на Шаламова?
– Вы хотели спросить, – прищурился Джума, – не станет ли он опасен для окружающих, так?
Инспектор улыбнулся – губами, глаза остались непроницаемыми.
– В принципе – да, хотя я не придерживаюсь версии, что он станет опаснее Даниила Шаламова. С моей точки зрения, даже Шаламов не есть средоточие какого-то зла, а тем более заранее спланированного, он жертва обстоятельств, не более того. Но в то же время эта стихия может… э-э…
– Я понял, – кивнул Джума, – но могу рискнуть с заявлением: Клим Мальгин никогда не станет опасен кому бы то ни было. Повторяю, это очень сильный, волевой, целенаправленный человек, сломать его невозможно. – Последние слова Хан произнес с внутренним вздохом. По правде говоря, его оценка Мальгина отнюдь не была завышена, что постоянно снижало настроение и будило атавистические страсти – ревность и зависть. С другой стороны, Джуме были известны и колебания хирурга, особенно в сфере личной жизни, однако это обстоятельство не давало повода говорить о нем иначе.