Молчание в кабинете длилось несколько минут. Потом Боянова надела эмкан связи с Умником, инком отдела, остальные сделали то же самое: предстояло сформулировать решение и распределить конкретные задачи.
– Лирика закончена, коллеги.
– Наверное, не совсем, – проговорил Шевчук с ноткой сомнения. – По сообщению наблюдателей с «Эдипа-2», час назад орилоун на Маате, их единственная станция метро, исчез. А может быть, и взорвался. На том месте наличествует приличная воронка, и над ней до сих пор в колоссальном столбе светится воздух.
Снова кабинетом завладела тишина. Боянова повела короткий мысленный диалог с Умником, покачала головой.
– Есть такое сообщение, попало в разряд несрочных. И что это означает, Алекс?
– Не знаю.
Торопов поморщился.
– Если уж безопасность не знает…
Шевчук вдруг медленно встал, глядя перед собой отсутствующим взором.
– На Орилоухе ведь тоже стали взрываться старые орилоуны…
– Ну и что? Не вижу связи.
– Таймыр…
– Что?!
– Орилоун на Таймыре. А если и он попытается?..
– «Три семерки» в эфир! – проговорила Боянова в ответ.
Ромашин задумчиво смотрел на озеро сверху, сквозь прозрачный борт пинасса, потом перевел взгляд на громадный котлован, в котором красовался очищенный от торфа, глины, песка и грязи Таймырский орилоун. Котлован постоянно заплывал подпочвенными водами, вернее, коричневой жижей, и техника откачки работала вовсю. Людей в котловане на самом орилоуне видно не было: отдел безопасности сыграл тревогу, и район озера был объявлен зоной непрогнозируемого риска. Исследователи заперлись по бункерам, изучая орилоуна дистанционно, с помощью автоматов.
– «Софии храм передо мной блистал, чаруя всей громадой драгоценной» [70] , – продекламировал спутник Ромашина, оставаясь сонно-невозмутимым.
Игнат покосился на его глыбистые плечи, хмыкнул.
– На храм он похож только издали, а вблизи это разрушающийся от старости замок, вернее, старинный многоэтажный панельный дом. Как вам его форма?
– «Чтобы описать сие сооружение, я бы отдал червонный без досады» [71] , – снова негромко произнес сосед, демонстрируя хорошую начитанность и память. Говорил он таким гулким, внутренним, чуть ли не «подземным» басом, что Ромашину казалось, будто у него от этого голоса резонируют кости черепа.
Спутником эксперта был Аристарх Железовский, биоматематик из ксеноцентра Даль-разведки, согласившийся помочь Ромашину решить личную проблему. То, что эта проблема называлась «поиск Шаламова», математик еще не знал.
Колоритная фигура, подумал Ромашин мимолетно. Несколько рисуется, да и мышц нарастил больше, чем требуется, однако в рекомендациях Грехова и Доброгнева сомневаться не приходится. Обычно ученые затрудняются отвечать, почему их интересует та или иная проблема. Что заинтересовало Аристарха? Ответит ли он, если спросить напрямик? Что ж, посмотрим его в деле… если не откажется. Впрочем, не отказал же он Мальгину…
Железовский вдруг ухмыльнулся – улыбка преобразила его скульптурное, каменно-неподвижное лицо в лицо доброго великана из детской сказки, – бросил взгляд на Ромашина, и тому показалось, что в голове его кто-то прошептал: «Не волнуйтесь, не откажусь».
Игнат мотнул головой, наваждение прошло. Но сомнение осталось. Он готов был поклясться, что Железовский передал ему свою мысль без всякой пси-рации.
– Этот орилоун – реализация эллиптической функции Якоби в многомерном континууме, – сказал Железовский, доставая бинокль. – Но много дислокационных нарушений. Могу посчитать, сколько он продержится до схлопывания.
– Что? – поразился Ромашин. – Вы можете… какого схлопывания?
– Я работаю в ксенологическом центре, – снова слегка улыбнулся Железовский, – и знаю все об орилоунах, «черных людях»… о Горловине. О Данииле Шаламове. И чтобы не возникало вопросов в будущем: я работаю с вами по Даниилу до тех пор, пока это мне интересно.
– Откуда вы… откуда вы взяли, что работать придется по Шаламову?
Математик прижал окуляры бинокля к глазам и превратился в статую Геракла, выбирающего цель для охоты. Все позы Аристарха были настолько скульптурными, что на ум невольно шли сравнения из древних сказаний и легенд о богах и героях.
– Интуиция, – ответил наконец Железовский своим потрясающим басом, в котором прозвучали нотки насмешливости и превосходства. – Подойдите к нему поближе.
– Не пустят, – очнулся от транса Ромашин, но команду автопилоту дал.
Пинасс плавно заскользил к громаде орилоуна, и тотчас же впереди возникло в воздухе алое светящееся кольцо, перечеркнутое таким же крестом. Их просили остановиться. Затем по рации пришел запрос: кто и по какому поводу пытается проникнуть в зону риска?
– Эксперт синклита УАСС Ромашин, – вздохнул Игнат, отворачиваясь. – Интерес сугубо личный. Я поброжу здесь вокруг немного, а чтобы не мешал, включите машину в поисково-опознавательную сеть.
Пинасс пошел по кругу.
Железовский достал из сумки, с которой заявился к Ромашину, видеокамеру и несколько минут снимал орилоуна с колпаком газоконденсатора и шарами пылесборника, а также пейзаж вокруг, потом откинулся на спинку кресла и застыл неподвижно.
– Этот орилоун мертв, иначе давно прекратил бы фонтанировать газом. Что вы хотели поручить мне, какой расчет? Или прогноз? Учтите, эфаналитик я еще слабый.
– Не прогноз, а действительно поисковый расчет. Я даю вам всю информацию по этому орилоуну, данные по анализу пыли и газа, а вы должны будете рассчитать, с максимально возможной точностью, район Нептуна, из атмосферы которого поступает сюда струя газа и пыли. Ученые как будто бы сделали подобные расчеты, но я им почему-то не очень доверяю. Расчетам, разумеется.
Железовский не пошевелился, вглядываясь куда-то в даль, не сделал ни одной попытки пошутить или возразить.
– Попробую, – сказал он, помолчав, – это действительно неординарная задача. Вы хотите найти орилоуна на Нептуне?
– Или на Тритоне. Шаламов ушел в систему Нептуна, его видели и стационарщики на Тритоне, и динамисты у колец планеты. Если бы я мог исследовать выходы орилоунской сети метро, я не бродил бы вслепую, но орилоуна на Маате уже нет, а на Орилоух и в Горловину мне, наверное, уже не попасть. Да и этот орилоун, сами говорите, мертв, работает как мембрана: сюда пропускает, а обратно нет. Недаром Шаламов не стал пробиваться к нему.
Солнце зашло, сумерки завладели землей внизу, и краски сразу потускнели. Из красивой асимметричной «этажерки» орилоун превратился в разваливающийся многоэтажный барак, с покрытыми плесенью стенами. Но через минуту над котлованом зажгли мощные осветители, и орилоун снова засверкал белизной и муаровой вязью «настенной росписи».