— А ты не думаешь, что она тоже замешана?
— У нее убили сына, Катя. У нее было двое детей, а теперь осталась только дочь. Неужели ты думаешь, что она пыталась такой ценой увеличить долю ее наследства?
И на следующий день Колосов действительно отправился в Институт Склифосовского, чтобы сделать вторую попытку допросить Варвару Петровну. Он не знал, в каком она состоянии, но надеялся все же, что врачи разрешат ему побеседовать с ней. Поездке предшествовало оперативное совещание в отделе убийств, на котором он проинформировал опергруппу и следователя прокуратуры Пивоварова о результатах операции в Волгограде и складывающейся в связи с этим ситуации по делу Абакановых-Судаковых. Он связался с постом наблюдения за домом в Калмыкове. Оттуда доложили, что особых изменений в обстановке, сложившейся вокруг дома, не наблюдается, но что еще с утра зафиксировано перемещение фигурантов и охраны. «Все вдруг куда-то ехать намылились, товарищ майор», — докладывали Колосову с поста наблюдения. Для того чтобы следить одновременно и за домом, и за его обитателями, не было пока ни сил, ни ресурсов. На тотальную слежку еще требовалось получить согласие руководства и прокуратуры. Колосов решил поставить этот вопрос перед начальством ребром после поездки в Склифосовского — он очень надеялся, что разговор с экономкой и одновременно сожительницей покойного главы семейства пусть немногое в этом запутанном деле, но прояснит.
Однако он жестоко ошибался. Уже тогда, утром, ситуация была непоправима. Они опоздали. И спасти положение было уже невозможно.
Колосов подъезжал к Институту Склифосовского. А тем временем в доме только-только кончали завтракать. Нина, спустившись из детской, увидела за столом не всех. Константин вместе с женой собирались уезжать. После вчерашнего скандала с Марком Константин был мрачен и неразговорчив. Когда Нина сказала ему, что, возможно, сегодня она вместе с отцом Левы повезет мальчика в Москву на консультацию в неврологический центр, он только пожал плечами. Однако ни словом не возразил. Еще вчера за ужином Нина слышала, как его жена Жека разговаривала с Зоей, оказывается, ей тоже сегодня предстоял визит к врачу. Жека тревожилась по поводу каких-то анализов. Она вообще очень болезненно и мнительно переносила свою беременность. Зоя успокаивала ее, как могла.
Следом за ними дом собрался покинуть и Павел. За ним в десятом часу приехало такси, сам за руль он пока не садился.
— Ты далеко? — спросила его Зоя.
— Мне надо по делам, потом в банк, потом к антиквару по поводу оценки. — Он зашел в кабинет и вышел оттуда с туго набитым кожаным портфелем в руках.
— Что, Ираклий так и не ночевал? — спросил он.
— Нет, — вместо Зои ответила Ирина. Она и в этот день, который уже раз подряд, пропускала занятия в колледже.
Нина отметила, что вчера она единственная среди домашних во время скандала почти в открытую поддерживала Марка Гольдера. К завтраку она вышла с заплаканным, опухшим лицом, непричесанная, небрежно одетая. — Павлик, можно я тебя попрошу об одной вещи? — спросила она.
— Что такое, Ириш?
— Можно я поеду сегодня с тобой?
— Куда?
— Мне все равно. Я не могу здесь быть. И к матери ехать тоже не могу.
Он растерянно развел руками.
— Не берешь меня? — Она запустила руки себе в волосы. — Ну конечно, ты занят. Все тут у нас заняты делами, только какими — непонятно. А я бы тебе не мешала. Просто в такси бы прокатилась. Ты — в банк, а я бы в какой-нибудь кафешке тебя подождала.
— Ириш, это невозможно, извини, — сказал он тихо.
— А Марк бы меня взял с собой. Он бы непременно взял меня, не бросил. Он бы помог мне, понял. А вы его вчера выгнали, как собаку!
— Зоя, дай ей воды. У нее, кажется, истерика начинается, — сказал Павел нервно.
Нина вместо Зои протянула Ирине стакан с апельсиновым соком.
— Ира, попейте.
Но Ирина оттолкнула ее руку. Сок пролился на белую крахмальную скатерть. Она выскочила из-за стола и ринулась в гостиную.
Павел раскрыл портфель, проверил его содержимое. Защелкнул замок. Глянул на Нину. Он был бледен, на висках его блестела испарина, словно он в это тихое домашнее утро успел пробежать марафон.
— Она зря психует, — произнес он медленно. — Здесь, в доме, больше ничего такого не случится. Константин оставил здесь двух охранников. Вон они во дворе, в машине.
Ему никто не ответил. Зоя, сидя в одиночестве за большим накрытым столом, намазывала себе вишневым джемом бутерброд. Он сел в такси и уехал. Нина, прежде чем снова подняться к Леве, заглянула в гостиную.
Ирина лежала на диване, уткнувшись лицом в кожаный подлокотник. Портрет смотрел на нее со стены. Тень лежала на матовом породистом лице, выписанном маслом. Нина подумала: вот он, ее дед, она — его внучка, а ощущение такое, что он.., пялится на нее с холста несытыми глазами любовника…
Ирина подняла голову — лицо ее было в слезах. Она перехватила Нинин взгляд.
— А, — прошипела она, — что, нравится? Он нравится, да?
— Кто? — спросила застигнутая врасплох Нина.
— Он. — Ирина схватила диванную подушку. — Сволочь, вампир!
— Ира, успокойтесь.
— Да я спокойна, ты что — не видишь? Я совершенно спокойна. А он… Вот, на тебе! — Она с силой запустила подушкой в портрет на стене. — Ненавижу его! С детства ненавижу! Это он, он во всем виноват! Федьку из-за него убили. И нас всех скоро прикончат. Прибьют, как навозных мух!!
Подушка ударила генерала по лицу, но не причинила портрету никакого урона. Тяжелая резная сталинская рама даже не покосилась.
— Сестра, послушай меня.
На пороге стояла Зоя. Она пересекла гостиную и присела на диван рядом с Ириной.
— Отстань ты от меня, Зойка. Тоже еще — утешительница нашлась. — Ирина тряхнула волосами. — Ты бы в морге давно уже на столе валялась, если бы не.., если бы тот подонок тогда не промазал.
— Знаешь, что я тебе скажу, сестренка? — Зоя обняла ее за плечи. — Или жить, или бояться — одно из двух. Понимаешь? Третьего нам, видно, сейчас не дано. Так вот я выбираю первое.
— Это после всего, что с тобой было?
— Да. Бояться я уже устала. Тряслась от страха два дня, но это уже слишком. Еще одни такие сутки, и меня в Соловьевку можно будет отправлять, как Павлика нашего. — А что, разве Павел Андреевич лечился в Соловьевской больнице? — спросила Нина.
— Лечился. Только не надо нас спрашивать, от чего, ладно, доктор? — Зоя вздохнула. — А я в психушку не хочу. Нет, девочки. Я.., я танцевать хочу, я танцевать хочу, — спела она из «Моей прекрасной леди», закружилась, закружилась и замерла, закрыв лицо руками.