— И они обращаются к ней за помощью, — хмыкнула Нина.
— Им кажется так — к ней самой или к ней как к посреднику каких-то сил, которые… Ох, до чего же неохота мне в мистику эту лезть! — Катя поежилась. — Хорошо, возьмем Ачкасова для примера. Причина его самоубийства, хоть пока и смутная, все же определилась. Что же получается? Он всю жизнь мечтал иметь наследника и по болезни не мог. Бегал по врачам, потом, когда те не помогли, дошел до экстрасенсов, нетрадиционщиков, наконец, до магов и колдунов. Пути его пересеклись с Хованской. Быть может, у них были те же самые ритуалы, что и у Смирнова, либо другие. И произошло чудо: он встретил женщину, влюбился в нее, и она забеременела от него. Ачкасов женился, у него родился сын. Хеппи-энд? И что же потом? Через семь лет мальчик подрос, и, видимо, стало очевидным его несходство с отцом. Мы не знаем, что происходило внутри семьи, но, как видишь, дело дошло до анонимной экспертизы установления отцовства! И когда худшие подозрения Ачкасова оправдались, то… жизнь пошла прахом. Можно спорить, достаточный ли это мотив для самоубийства такого человека, но… Модин, знавший Ачкасова лучше всех, считает, что все произошло именно по этой причине, и мы, в отсутствие иных версий, не можем ему не доверять.
— Погоди, ты намекаешь на то, что в случае Ачкасова Хованская просто смошенничала? Обманула его? Зачем мучиться с заклинаниями и амулетами, когда просто можно шепнуть на ушко девице, мечтающей выскочить замуж за такого вот «нового русского», увы, полнейшего импотента, как исправить ситуацию?
— Возможно, все так и было, — Катя кивнула. — Возможно, Хованская сама все устроила, подыскав этой женщине подходящего любовника на час. Но, возможно, она просто намекнула ей… Нина, а ты никогда не задумывалась над выражением лукавый бес? — спросила вдруг Катя.
— К чему ты это?
— Я вдруг вспомнила: бес-то всегда лукавит, обманывает. Ведь в сказке даже деньги, которые он за душу предлагает, всегда наутро черепками битыми оборачиваются…
— Ой, Кать, до чего мы с тобой дошли. Уже сказки друг другу пересказываем, — Нине печально усмехнулась. — Ты мне лучше скажи, философ… там ночью на горе было что-нибудь? Ну, что-нибудь кроме того, что ты рассказала Никите?
Катя помолчала.
— Там было темно, — сказала она наконец. — И они вели себя… Ну, одним словом, даже трудно представить, Нина, что эти люди могут вести себя вот так. Мне жутко было на них смотреть. Я испугалась.
— Чего?
— Не знаю. Темноты. Их лиц. Грохота, наверное, тоже. Там самолет пролетел.
— Самолет? — Нина удивленно приподняла брови. — Тут же нет аэродрома. Май-гора тихое место. Почему его так любят те, кто ищет тишины.
— Возможно, какой-то в тумане заблудился, — Катя слабо улыбнулась.
— И тумана не было ночью. Только небольшая облачность.
Они посмотрели друг на друга.
— Так о чем ты еще хотела спросить? — сказала Катя.
— Ладно, насчет шрама еще можно предположить то, что; ты говоришь. Ну а эти платки, узлы на них?
— Думаю, что все это тоже элементы ритуала. И тот ореховый прут, который отчего-то занимает меня больше всего остального. И зелье, которым поили Смирнова.
— Этилмеркурхлорид? Слабая доза?
Катя пожала плечами.
— Но послушай, какое все это отношение имеет к убийствам? Зачем, например, Хованской убивать Александру? — воскликнула Нина. — Ведь она ей нужна была, с ее связями. Она ей наверняка клиентуру подбирала среди того круга, куда Хованская никогда сама не проникла. Ведь это она ее Смирновым свела. Зачем травить курицу, несущую такие золотые яйца?
— В убийствах подозревается не одна Хованская, не забывай.
— Ты хочешь сказать, кто-то из них мог действовать по приказу?
— Я не знаю — что ты меня с пристрастием допрашиваешь? Ты сама говоришь — это какая-то фантасмагория. А она логике обычной неподвластна. А если все же есть во всем происшедшем какая-то логика, то напрашивается только с вывод.
— И какой же?
— Или мы все же имеем дело с хладнокровно задуманными убийствами на ритуальной почве, по сути своей носят жертвенный характер, или…
— Ну? — Нина насторожилась.
— Или под всем этим кроется что-то еще.
— Что? Ой, боже-боже, — Нина вздохнула. — У меня прямо мозги плавятся.
— Слушай, а вчера Кузнецов тебе ничего не говорил? — спросила Катя.
— О чем? О Хованской? Нет. Он только твердил, что сам, мол, во всем разберется, что все это меня касаться не должно. Как видишь, утром сегодня доразбирался до скандала. Еще спрашивал, скоро ли… Ну, в общем, когда я жду, — Нина положила руку на живот. — Он чудной… Я и обидеть его не хочу, и… Я сама толком еще не понимаю, как я к нему отношусь.
— А он не говорил тебе о…
— О чем?
Катя вспомнила трогательную сцену «оживления поцелуем», фактически спровоцированную «май-горской ведьмой». Странно, выходит, бес-то лукавый в лице дражайшей Юлии Павловны для Нины сделал только добро… Добро ли? «Это всегда палка о двух концах», — вспомнились Кате слова, брошенные Хованской Смирнову.
— Ну ладно, Кузнецову сейчас в опорном несладко приходится, — Катя тяжко вздохнула. — Но ты за него особо не волнуйся. Что-то еще хочешь спросить?
— Да! Слушай, а что Сорокин, по-твоему, делает для Юлии?
— Думаю, время от времени она просит его подобрать ей какие-нибудь теологические тексты, которыми потом пользуется в сеансах с клиентами. Возможно, платит ему за переводы, но вообще вряд ли. Думаю, интерес у Костьки во всем деле этом не деньги, а… А такие библейские экскурсы, видимо, на клиентуру сильное впечатление производят, повышают, так сказать, рейтинг Хованской. Надо же, какая эрудированная ведьма! — Катя недобро усмехнулась. — Кто сейчас с Ветхим Заветом-то знаком? Не говоря уж о Сократе Схоластике и Евсевии Иерониме.
— Ну хорошо, и последнее. Кать, а сама-то ты как думаешь: даст вам что-нибудь нынешний допрос Хованской? — Нина тревожно смотрела на подругу. — Может, я ошибаюсь, но у меня такое ощущение, что чем больше в этом деле фактов, намеков, догадок, подозрений, тем все дальше и дальше реальная возможность… узнать правду.
— Как показывает практика, допросы подозреваемых вообще мало что дают для установления истины по делу. Следователь и подозреваемый очень редко искренни друг с другом.
— Так зачем тогда тратить время на эти ваши допросы?
— Процессуальная формальность, — Катя хмыкнула. — Но иногда… Знаешь, Нина, иногда полезно спросить человека кое о чем прямо, отбросив и церемонии, и правила вежливости. Посмотреть на его реакцию.
— И что же ты спросишь у Хованской, отбросив правила вежливости? Не она ли прикончила всех этих несчастных?
— Не-а, — Катя покачала головой, — Это пусть Никита спрашивает. А мне хотелось бы узнать от нее другое: каково это в наше время считать себя истинной ведьмой? И одно ли это и то же: верить в собственную сверхъестественность и одновременно при помощи целого набора манипуляций заставлять верить в это других?