Волосы Евы, подколотые кверху, отливали медью в свете электрической лампы. На ней был простенький джинсовый сарафан, но он ужасно шел ей, оттенял тронутую легким загаром кожу и словно молодил. По дому в такую жару она ходила босая. Но Катя отметила ее безупречный педикюр.
– Прошу, чай, кому какой? Покрепче, послабее? Вот варенье… Так чем могу помочь?
Ева обходила стол с заварочным чайником в руке. Феликс сел рядом с Катей.
– Что происходит? – спросил он шепотом.
– Я сама толком не знаю, – соврала она. – Это все как-то связано с убийствами в универмаге.
– В марте восьмидесятого года в своей квартире в доме на Александровской улице была убита Августа Маньковская, пенсионерка, – сказал полковник Елистратов, – дело возобновлено производством в настоящее время.
«Не совсем так, – мысленно поправила Катя. – Дело архивное, вопрос о возобновлении пока в воздухе висит».
– Через столько лет? – удивленно спросила Ева.
– Судя по вашему вопросу, потерпевшая – знакомый вам человек.
– Моя двоюродная бабушка по матери. Но это все так давно… я еще девочкой… А вы что, хотите поймать ее убийцу?
– Вообще-то это входит в наши планы, – усмехнулся Гущин. – Уголовный розыск этим как раз и занимается.
– Да, удачи вам… надо же… а от меня-то вы что хотите?
– Может быть, вы вспомните какие-то подробности?
– Мне тогда исполнилось тринадцать лет, и когда это произошло, мои родители при мне ничего, разумеется, не обсуждали… Но мы все равно с сестрой Кристиной – это мама Феликса – мы узнали, конечно, такие вещи не скроешь, что Августа – она всегда требовала, чтобы мы все ее только так называли… что она мертва, ее задушили, представляете? В собственной постели. И я… слушайте, я по НТВ смотрела передачу про маньяков, как это мне в голову не пришло… там рассказывали про врача «Скорой помощи», который приезжал к старушкам и… вот не помню – то ли укол им делал смертельный, то ли душил… А ведь к ней, к Августе, постоянно тогда врачи ездили и частные гомеопаты, она им платила.
– Ту сволочь давно расстреляли, а насчет гомеопатов… что ж, версия заслуживает внимания, – Елистратов кивнул. – Вот видите, Ева Александровна, сколько вы всего сразу вспомнили. А ваша сестра, она…
– Она в Канаде живет с мужем. А мы с Феликсом здесь, – Ева наполнила чашку Феликса, а потом Кати: – Берите конфеты, угощайтесь.
– Вы часто виделись с Маньковской? – спросила Катя.
– Нет. Она жила одна, у нее свой был уклад жизни, она ведь в прошлом балерина, танцевала в Большом, в конце тридцатых даже в примы попала. Ее всегда окружали такие люди… У нее, правда, случился трагический момент в жизни – ее весьма высокопоставленный любовник… маршал, его расстреляли в тридцать седьмом или тридцать восьмом… Но она не пострадала, быстро утешилась и жила хорошо. Впрочем, когда я ее знала девочкой, это все были уже только воспоминания о прошлом. Я приходила к ней, когда она звонила моей матери и приглашала меня – побыть, погостить.
– Только вас одну?
– Нет, мы и с мамой приходили, и с сестрой. Но сестру она не очень привечала – не знаю почему. Чаще у нее гостила в том доме я.
– А ее родственник Матвей Маньковский – вы его знали? Он что, ее сын был?
– Нет, не сын, племянник двоюродный, мой двоюродный дядя. Конечно, я его знала, он старше меня был на десять лет. Тогда казалось – это так много, а сейчас я вот смотрю на Феликса и… Но тогда он мне казался ужасно взрослым.
– А он что, проживал у вашей бабки в квартире?
– Нет. Правда, иногда ночевал у нее, он жил в общаге… Где, я не помню. К нам иногда заходил домой – к матери, отцу. По-родственному.
– Понятно. А это не он ее обнаружил – мертвую?
– Нет… ее нашла соседка – наша хорошая знакомая Искра Тимофеевна Сорокина. Вон вам надо с кем поговорить, это кладезь воспоминаний, несмотря на свои девяносто, – Ева улыбнулась. – Она стала звонить в дверь и, не получив ответа, подняла тревогу, позвонила в ЖЭК, а уж потом они вызвали Матвея с ключами.
– У него имелись ключи от квартиры?
– Да, Августа сама их ему вручила, она же была пожилая – мало ли что…
– На момент обнаружения давность смерти составляла около трех суток, так в деле, в заключении судмедэксперта, – сказал Елистратов. – В вашей семье за эти дни не хватились, не встревожились?
– Насколько я помню, тогда мама и папа уехали в Ленинград к своим знакомым, папин однокурсник с арктической станции вернулся, хотели повидаться, это были праздники – Восьмое марта.
– А вы когда видели бабушку в последний раз?
– За несколько дней до… я не помню точно, я приходила… да, я приходила к ней за кофе.
– За чем?
– За кофе. Тогда ведь он нигде не продавался в магазинах, а у мамы было пониженное давление, и Августа иногда отстегивала нам пару банок растворимого, она умела доставать через своих знакомых торгашей.
– А у нее имелись знакомые в торговле?
– У нее везде имелись знакомые. Если в молодости Августа вскружила голову маршалу Хвостову и, говорят, даже маршалу Тухачевскому, то она так и шла по жизни, понимаете – шлейф легенд и сплетен, всем было жутко интересно.
– А в Замоскворецком универмаге у нее имелись знакомые?
– Естественно, она же жила рядом. Тетка такая толстая к ней приходила – то ли армянка, то ли азербайджанка… вся в бриллиантах…
– А что у вас в семье говорили по поводу ее убийства? – спросила Катя.
– Родители постарались, чтобы мы с сестрой… нет, конечно, потом говорили… столько лет ведь прошло… Вокруг Августы всегда вертелись какие-то подозрительные типы… молодые, она любила молодых мужчин до старости. Какие-то шоферы, вечно ее куда-то возили: к приятельницам, в поликлинику, в балетное училище, хотя она там никогда не преподавала, в театры… какие-то мастера – то ремонт, то новая сантехника, то проводка… она все никак не могла успокоиться, все прихорашивалась, все чего-то ждала… может, кто-то из кремлевских старцев овдовеет и обратит на нее внимание? – Ева фыркнула от смеха. – Грешно, конечно, смеяться, такая смерть страшная… но, не могу, вы понимаете? Мне и тогда девочкой это казалось странно… И смешно.
– Смешно?
– Ну да.
– А Матвей Маньковский? – спросил Елистратов.
– Что Матвей?
– Он ведь тоже был молодым мужчиной, близким ей настолько, что она доверяла ему ключи от квартиры.
– Матвея потом вызывали в милицию, допрашивали. До самого его…
– Что до самого?
– Исчезновения. – Ева скрестила пальцы. – Он же пропал.
– Мы и это дело о пропаже без вести собираемся возобновлять, – сказал Елистратов.