Телефон в кармане взорвался, звонил как оглашенный. Катя даже вздрогнула. «Если звонит этот ее, то, значит, у него определитель», но…
— Привет, ты где? — услышала она голос Колосова.
— Я? В ЖЭКе, тут, — ответила Катя, глазами показывая Алле — вот и меня разыскивают.
— В каком ЖЭКе, зачем? — Колосов, судя по голосу, был сильно чем-то возбужден и встревожен. — Я тебе полчаса уже дозвониться не могу, все занято, занято… Срочно приезжай, слышишь?
— А что за паника такая? — кокетливым голосом, снова косясь на Аллу, спросила Катя.
— Ты там не одна, с тобой кто-то рядом? Приезжай скорее, мы со Свидерко тебя ждем.
Катя даже не могла спросить: да что стряслось-то?! У Колосова был такой голос… «Ой, неужели опять кого-то прикончили?» — подумала она. И сказала громко:
— На работе прямо какой-то кошмар. И что толку, что я в отпуске? Все время дергают по пустякам. Придется ехать. Вы уж, пожалуйста, если свет наладите у себя, взгляните и на наш щит, ладно?
— Не волнуйтесь, обязательно починим, — сказала Алла. — Ну, а сами не сможем, дождемся электрика.
Катя понеслась на всех парах к остановке троллейбуса. Звонок Никиты, что бы там у них ни случилось, был совершенно некстати. Какими бы ни были сейчас ее собственные умозаключения и догадки, на знакомого Гринцер, этого «сорвиголову» надо было бы обязательно взглянуть. Тем более представлялся такой удобный случай. А ведь именно на случай, на везение и была рассчитана вся эта домашняя вредительская акция под кодовым названием «электрошок».
Когда в квартире внезапно погасло электричество, Светлана Герасименко даже обрадовалась. Вместе с холодильником, лампами, стиральной машиной отключился и телефон. А именно он стал для Светланы в последние дни врагом номер один. Сама она никак не могла заставить себя выдернуть его вилку из розетки, рука не поднималась. И телефон звонил, звонил, и каждый звонок заставлял сердце Светланы мучительно сжиматься от тревоги.
Правда, все эти дни звонила одна лишь закадычная подружка Зина Паклина. Они со Светланой учились на одном курсе в институте и дружили с тех пор. Зинка всегда была пробивной и энергичной особой. Это именно она через каких-то своих знакомых (а после развода с мужем у нее их было пруд пруди) узнала о конкурсе-наборе в столичную школу крупье и предложила Светлане попробовать поступить туда.
И работы в казино «Монте-Карло» на Кутузовском проспекте, если бы не Зинка, Светлане тоже было бы не видать. Туда она попала лишь потому, что Зинка в школе крупье сразу же закрутила бурный роман с одним из менеджеров и через него выхлопотала себе и институтской подруге место в престижном перворазрядном заведении и с нормальной зарплатой. Саму Зинку Паклину из-за ее сногсшибательных внешних данных взяли работать на второй этаж в VIP-зал, а Светлане досталось место крупье в общем игорном зале, причем в вечернюю смену. Но она и за это была благодарна и признательна. Зарплата окупала все. Но с тех пор, так как их рабочие графики почти не совпадали, они с Зинкой виделись очень редко и общались в основном по телефону.
В последние дни Зинка звонила что-то чересчур часто — по три раза на день. Поднимая трубку, Светлана каждый раз почти дословно угадывала, что сейчас выдаст ее лучшая подруга: «Светка, ты что, дура совсем, дура, да? Я тебя спрашиваю, ты почему на работу не выходишь? Добиваешься, чтобы они вышвырнули тебя вон?»
Светлана каждый раз отвечала: «Я болею, Зина» или"Павлик захворал, Зина". Но Зинка — пробивная, чуткая, умная как черт Зинка — не верила и тревожно восклицала: «Да что с тобой творится? Ты что — уйти решила? Совсем? А жить-то на что будешь? В палатку торговать пойдешь?»
Но сейчас, когда в квартире внезапно погас свет, не надо было бояться этих назойливых раздражающих звонков, не надо было судорожно выдумывать подходящие ответы, не надо было врать Зинке, причиняя боль ее верному, доброму, любящему сердцу.
И когда соседки по дому — Алла из квартиры напротив и какая-то новая жиличка, по виду совсем еще девчонка, въехавшая в квартиру на пятом этаже, — закудахтали как курицы, захлопотали, намереваясь срочно вызвать электриков, Светлана ощутила досаду и лихорадочное раздражение. Единственно, чего ей сейчас хотелось, это чтобы свет в доме совсем не включали — ни сегодня, ни завтра, никогда. Потому что это не позволяло телефону звонить и пугать ее.
Умом Светлана, конечно, понимала, что так продолжаться до бесконечности не может, что ей в конце концов придется что-то решать, что-то делать. Что прожить жизнь таким вот страусом, спрятавшим голову в песок, все равно не выйдет, не получится. Все это подсказывал ей здравый смысл — грыз, терзал, мучил ее, изматывая страхом и сомнениями длинными зимними бессонными ночами. Но сердце… Сердце хранило робкую надежду: а может, и ничего. А может, все и обойдется. Пройдет время, и я что-нибудь придумаю, перетерплю и… Да что я, лишь бы Павке было хорошо.
Больше всего ей хотелось, чтобы о ней все позабыли, вычеркнули бы ее из своей памяти — и там, в казино, и тут дома — соседи, знакомые, и даже сердобольная подружка Зинка вычеркнула бы ее из своей жизни. И чтобы совсем не звонил телефон, который так трудно, просто невозможно было самой выключить из розетки. И чтобы никто не стучал в дверь. Ни о чем не спрашивал. Не шумел бы там на лестничной площадке, то визжа включенной дрелью, то громыхая какой-то переставляемой мебелью, а то вдруг дико крича на весь дом, что кого-то убили.
Этого последнего Светлана вынести уже точно не могла. Это было выше ее сил.
Захлопнув дверь и слыша за ней оживленные голоса соседок, собиравшихся в ЖЭК, Светлана вдруг с отчаянием подумала: боже, какие же они счастливые, эти дуры… Смеются, кудахчут — свет погас, свет погас! А она…
Павлик сидел на диване — молчаливый и тихий. Она накричала на него без причины, а ведь он вообще ни в чем не был виноват. Компьютер — бесконечно устаревшее «железо», которым Светлана пользовалась еще на работе, в лаборатории НИИ пять лет назад, громоздился на столе у окна. С тех самых пор, как Павлик научился общаться с компьютером (а для своих шести лет он знал и умел удивительно много), он сильно изменился. По крайней мере, так казалось Светлане: Павлик, ее сын, изменился, начав играть на компьютере. И эти перемены в его характере совпали со временем переезда, а точнее, возвращения в дом на Ленинградском проспекте.
В этом доме, в этой самой однокомнатной квартире окнами на проспект, Светлана жила с самого детства — с отцом, с матерью. Они втроем ютились в одной комнате, и ничего — жили, терпели. И поначалу даже очень неплохо существовали все вместе. Отец работал инженером на «Серпе и молоте», мать — закройщицей-мастером в известном на всю Москву ателье на улице Герцена для «женщин партии и генеральских жен». Родители были молоды и, кажется, искренне любили друг друга.
А потом, когда Светлана училась в четвертом классе, все в доме рухнуло: отца за какую-то оплошность сняли с участка, понизили в должности, а затем и вовсе перевели в другой цех. Он сильно переживал и начал пить. Мать все чаще задерживалась, приходила поздно, говоря, что у нее много заказов в ателье. Но это было не правдой, она уже тогда познакомилась с будущим отчимом Светланы. Он был военный хирург и вдовец, имел двух дочерей от первого брака, гораздо старше Светланы, и приличную двухкомнатную квартиру у метро «Парк культуры».