— Трагична? — удивилась Катя. — Почему?
— Уже в зрелом возрасте она занимала блестящее положение при дворе и как сестра вице-канцлера, и как фрейлина тогда еще молодой императрицы Елизаветы Петровны активно занималась политикой, интригами.
Волей случая она оказалась замешанной в дворцовый заговор, составленный в пользу Иоанна Антоновича, поддерживала противную Елизавете партию Лопухиных, за что в конце концов сурово поплатилась, — Наталья Павловна вздохнула. — Все проходит — и земная слава тоже. Последствия открытия заговора были ужасны для его участников: Главная противница Елизаветы — Лопухина получила дыбу и кнут. Палач отрезал ей язык на эшафоте. Такая жестокость в просвещенный век была вызвана тем что Лопухина, помимо всего прочего, вызвала еще и женскую ревность Елизаветы к своей красоте. Та была беспощадна ко всем сторонникам Лопухиной, в том числе и к Бестужевой. Ее, сорокалетнюю фрейлину, мать семейства, не спасло ни положение ее брата, ни ходатайства дочери. Она была публично бита на площади батогами, и ей тоже должны были отрезать язык, эшафоте она успела сунуть палачу алмазную брошь, и только сделал вид, но не коснулся ее лезвием. Бестужева была лишена состояния и сослана в Сибирь. До самой смерти она лелеяла надежду на возвращение, но умерла в ссылке. С ее кончиной Елизавета лишилась лютого врага, потому что Бестужева была натурой деятельной, решительной и мстительной и умела ненавидеть.
— И естественно, такая колоритная личность могла не наложить свой отпечаток на это удивительное место, — произнесла до этого момента хранившая молчание Долорес Дмитриевна Журавлева. — С именем Бестужевой в Лесном было связано немало легенд. Мы надеемся, — она улыбнулась Салтыкову, — что туристам и будущим гостям Лесного они будут небезынтересны.
— С чем же связаны эти легенды? — спросил Мещерский.
— Ах, боже мой, ну с чем же еще могут быть связаны сельские предания — с кладом, конечно, — с досадой, как показалось Кате, ответила Наталья Павловна. — С зарытыми сокровищами. По легенде, перед самым своим заключением в Петропавловскую крепость Мария Бестужева, узнав от верных людей, что заговор раскрыт, готовилась бежать к родственникам своего первого мужа в Курляндию. Для побега она собрала ларец с фамильными драгоценностями и надежно спрятала его здесь, в своем любимом Лесном — подальше от враждебного и ненавистного Петербурга, Но ее взяли под стражу, подвергли наказанию и по указу императрицы выслали в Сибирь. Драгоценностями своими она так и не сумела воспользоваться. По той же легенде, ее дочь, блиставшая при дворе, несмотря на опалу матери, после ее смерти организовала здесь, в имении, поиски клада. Но они ни к чему не привели. Легенда гласит, что тот клад был заговоренный. А просто так такие клады никогда никому, в руки не даются:
— Я слышал, этот клад Бестужевой туг и лотом, искали неоднократно, когда имение принадлежало сначала князьям Лыковым, а затем было продано нам, — сказал Салтыков.
— Не продано, аз карты проиграно, — хмыкнул Лыков. — Когда это мы, Лыковы, кому что продавали? В карты спустил его мой предок. Проигрался дотла в одну ночь — пьяный сильно был. А потом вышел из дверей Аглицкого клуба и бац — застрелился.
— Застрелился, ты только что говорил, князь Викентий из-за моей прапрабабки в одна тысяча девятьсот четвертом, — перебил его Мещерский.
— И тот застрелился и этот. Оба. В моем роду то и дело стрелялись и на поле боя умирали — под Полтавой, под Бородином, под Лейпцигом, в Первую мировую, под Прохоровкой в Великую Отечественную. — Лыков посмотрел на Салтыкова. — Мы, Лыковы, с родной земли никуда не бегали, как некоторые. А то, что теряли одно за другим, все, кроме чести своей, так то не наша вина, а судьба.
— Судьба-злодейка, — Мещерский хлопнул Лыкова по плечу. — Эх, Ваня, друг, когда ты так говоришь, у тебя орлиный взор, грудь колесом. Тебе бы в Думу, Ваня, кандидатом в депутаты от союза монархистов.
— Союз монархистов не пройдет, — совершенно серьезно (Катя, помнится, диву далась, насколько серьезно) заметил Салтыков. — Шансов кет никаких. Я имел недавно беседу с главой союза, вел консультации. Может быть, в будущем, когда подрастет и поумнеет наследник российского престола великий князь Георгий.
Этот же вопрос обсуждали (кто шутливо, кто всерьез) и за столом. И Катя снова не могла выбрать из калейдоскопа фраз, суждений, замечаний, реплик и возгласов что-то для себя полезное, основное или хотя бы косвенно относящееся к делу, по которому она, собственно, и оказалась среди этих людей.
Экскурсия по парку плавно и как-то совершенно естественно перетекла в шумное застолье. Роман Валерьянович Салтыков снова повел их в дом: «Пожалуйте закусить с дороги». Это «пожалуйте закусить», которое он произнес со своим неподражаемым старопетербургским акцентом, окончательно покорило Катю. Он оставил их в жилом флигеле — в гостиной с роялем и уютными креслами, извинившись: ему, мол, надо переодеться к обеду.
В гостиной в одиночестве сидела Анна Лыкова, не участвовавшая в прогулке по парку. Она любезно показала им жилую половину. Внизу была еще столовая, комнаты Филологовой и Журавлевой и офис-кабинет, где об ученые дамы работали, а также кухня, ванные и финская сауна. Наверху, на антресольном этаже, располагались комнаты Салтыкова, в которых он ночевал, когда оставался в Лесном, и гостевые комнаты, в двух из который сейчас временно жили сын Долорес Дмитриевны Валентин и Леша Изумрудов.
Анна, чувствовавшая себя в Лесном вполне свободно, сообщила Кате, что весь этот флигель будущем станет небольшим отелем. Она провела Катю в ванную, отделанную итальянской плиткой под мрамор. Пока Катя мыла там руки и приводила себя в порядок, она чувствовала на себе изучающий взгляд Лыковой.
— Вы подруга, Сережи Мещерского? — спрос" она. — Ну да, помню, та самая Катя. У Сережи, бывало, о чем ни спросишь, а у него все вы одна на языке. Вы скоро собираетесь пожениться?
Катя едва не уронила мыло. Аи да Серега Мещерский! Каков, а? Что он, интересно, рассказывает о вас в кругу своих родственников? Но сообщать этой самой кузине Лыковой, что она давно уже замужем и вовсе не за душечкой Мещерским, Катя не стала. Пожала плечами, загадочно улыбнулась.
— Выходите смело, не мучайте его, Сережа такой славный, добрый, — сказала Анна. — Ведь это ужасно, когда один любит всем сердцем, а другой его мучает, изводит, не замечая любви.
Это мимолетное замечание было брошено с такой горечью, что Катя невольно насторожилась.
Из столовой доносились громкие оживленные голоса. Оказалось, что в загородном ресторане, расположенном неподалеку, по, телефону был уже заказан «выездной» обед. Пришла машина, приехали двое официантов, привезли все с собой готовое, споро занялись сервировкой стола.
Салтыков появился в клубном темно-синем блейзере: на шее, под белоснежным воротничком сорочки — шелковый яркий платок, ботинки из тонкой кожи, на запястье — золотой швейцарский хронометр. В столовой разожгли камин. И сели за стол, что называется, по-семейному.
На обратном пути в Москву Катя все возвращалась мыслями к этому застолью. Голоса, голоса…