Все эти звуки были так привычны и вместе с тем так удивительны, — так знакомы и так новы. Они ласкали и раздражали слух, волновали сердце...
Салютов поднялся из-за письменного стола, медленно прошелся по красному персидскому ковру, украшавшему пол кабинета. Звуки Дома. Все здесь было наполнено ими. Тишина в комнате была живой, насыщенной, волшебной: треск березовых поленьев в камине гостиной, треск новой, распечатываемой крупье карточной колоды, треск рассыхающегося от жара батарей паркета под чьими-то тяжелыми шагами за дверью...
— Валерий Викторович, заняты? Я на минуту. Только что звонили! На завтра заказ мест, ну и все как обычно. Я сказал: у нас все готово, мы ждем. Как насчет денег?
Шаги принадлежали Глебу Китаеву. Он только что вошел в кабинет, как всегда вежливо постучав.
— Все в порядке. Я договорился в банке. Деньги завтра будут с утра. Позвони насчет машины и дополнительной охраны, — ответил Салютов. — Значит, завтра у нас полный сбор?
— Да, неплохо, а? — Китаев улыбнулся. — Соскучился я, Валерий Викторович, по настоящим нашим вечерам. — Он потер руки, словно предвкушая что-то приятное. — И еще кое-какие новости для вас есть.
. — Какие? — Салютов сел на кожаный диван в углу кабинета, пригласив Китаева в кресло напротив.
— Я вчера и сегодня утром систему наблюдения вместе с техниками проверял, — сказал Китаев. — И так и этак мы смотрели. Тот сбой камеры в вестибюле — случайность. Там в стене проводка за панелью слегка отошла. С гардеробщиком я тоже все проверил. Он сейчас на больничном, и врач мне диагноз подтвердил: ОРВ, причем какой-то там кишечный вирус. Уже заболевал он тогда в тот вечер.
— И какой же вывод из всех твоих проверок? — спросил Салютов.
— Все это случайности. И все они случайно совпали. Камеру никто намеренно не вырубал. Просто кому-то повезло. Ну, возможно, он услышал от гардеробщика или от кого-то из охраны, что эта часть вестибюля на время остается «темной».
— Вывод, Глеб.
— Вывод простой, Валерий Викторович: одно к одному. Если бы на месте Тетерина кто-либо другой был в туалете, убили бы этого другого. Сдается мне, дело совсем не в Тетерине было, а в том, что само место очень подходило для выстрела из пистолета с глушителем.
— Ты кого-то подозреваешь? — спросил Салютов. Китаев помолчал секунду.
— Вы не дослушали новость до конца. Она у меня из двух частей состоит, — сказал он. — У меня тут информация свежая: Миловадзе вызван в Генеральную прокуратуру. На завтра. Между прочим, на одиннадцать часов утра, как и вы в тот раз.
— Сведения верные?
— Верные, Валерий Викторович. Иначе я бы вас не информировал.
— Хорошо, — ответил Салютов. — Спасибо, Глеб. Китаев подождал, что он еще скажет о «новости», но так и не дождался.
— Ну, я пошел, буду внизу на пульте, — Китаев поднялся.
— Будь добр, позвони Филиппу. Скажи, что я прошу его завтра вечером приехать сюда. Когда ему будет удобно, — сказал Салютов.
— Хорошо, Валерий Викторович, сейчас же позвоню. Конечно! Если позволите... Мне самому давно кажется, что сын ваш сам стремится к разговору с вами. К объяснению своего поведения. И сожалеет, но... Характер виноват салютовский — гордый, строптивый. Ваш характер, между прочим, Валерий Викторович, вылитый ваш.
— Спасибо тебе, Глеб, за комплимент.
— Марина Львовна снова звонила. Спрашивала, здоровы ли вы, — сообщил Китаев, уже взявшись за ручку двери. — Сказала, у Павлика сегодня температура немножко подскочила!
— А Валерик как?
— Младший ваш здоровехонек. У старшего тоже ничего страшного: тридцать семь и семь. Марина Львовна сказала — пони шотландский заболел, ветеринара ему вызвали. Ваш внук просто перепугался за своего любимца. Ну вот и температурка небольшая... ничего, пройдет. Он шустрый у вас, крепкий парнишка, смышленый. Сказал мне как-то: я, дядя Глеб, когда вырасту, буду укротителем зверей.
— Марина еще что-нибудь сказала?
— Спрашивала — когда вы приедете. Я ответил, что... не знаю. — Китаев посмотрел на Салютова. Тот рассматривал узор персидского ковра на полу. Роскошный узор мастеров Шираза... Поднял глаза и...
— Эгле не звонила, — быстро ответил Китаев. — Ни вчера, ни сегодня. Витас злится, как бес. Говорит: вроде Газаров снова у нее.
— Позвони сыну, — тихо попросил Салютов. — Прямо сейчас.
— А я телефон Витаса этому оперу Колосову дал, он пристал с ножом к горлу. Я думаю, это даже неплохо, если они потолкуют. По крайней мере Витас поймет наконец, где его место. А то больно зарываться начал парень. Пользуется тем, что сестра... Вы ему слишком много позволяете, Валерий Викторович.
— Ты же сам меня убеждал, что он может быть нам здесь полезен.
— Да, убеждал, и дело свое он делает. А вот обнаглел чересчур, ну, может там, в ментовке, с него спесь-то собьют.
— Интриган ты, Глеб.
— Будешь интриганом, когда каждый день то в ментовку, то в прокуратуру начали таскать, — Китаев невесело усмехнулся. — Так вы не забудьте, что я вам насчет камеры сказал. Подумайте на досуге.
— Я подумаю, Глеб. Непременно.
Салютов кивнул. Музыка Дома... И это тоже была она. Этот их диалог: хрипловато-озабоченный баритон Китаева, скрип сафьяновой кожи кресла под его тяжестью. Музыка...
На красном ковре у дивана что-то блестело. Салютов нагнулся, пошарил пальцами в густом ворсе. Это была булавка. Непонятно, как она очутилась на ковре в его кабинете. Горничной следовало сделать строгое внушение, чтобы она старательнее убирала наверху, больше бы проявляла усердия и меньше бы молола языком, без устали обсуждая с охранниками и официантами из ресторана сплетни — кто же мог убить в туалете Сан Саныча Тетерина.
* * *
Звездные ночи в большом городе — редкость. В такие ночи грех спать. Отец много раз рассказывал, что, когда был молод, как его сыновья, он частенько не спал ночами. Было не до сна.
Отец уже совсем не молод. Но сегодняшнюю ночь он тоже не спит. По крайней мере, сейчас — Филипп Салютов, устроившийся на уютном угловом диване в маленькой, отделанной деревом, украшенной пыльной «гжелью» кухне, глянул на настенные фарфоровые часы-тарелку — сейчас в половине первого ночи отец еще бодрствует. В казино самый разгар вечера.
И если отец приехал в «Красный мак», то он не уедет оттуда часов до двух.
Филипп прислушался: в комнате за стеной — тихие голоса. Эту квартиру на Пятницкой нашел по объявлению и предложил снять Легионер. Его больше всего привлекали здесь трехметровые потолки, большая ванная, тихий внутренний двор и удобный подъезд к дому и со стороны Пятницкой, и со стороны Ордынки.
А Филиппу Салютову пришелся по душе вид из окна на высокую колокольню отреставрированной церкви — и обстановка — квартира сдавалась вместе с мебелью и прочим барахлом, включая пыльную «гжель» на полках в кухне и коллекцию старых замков, развешанных на гвоздях по всему облезлому коридору...