— Ну, там каминный зал, зимний сад, несколько гостиных, ну и служебные помещения.
— И вы в тот вечер туда не ходили?
— Нет, я же сказал. Я все время был в зале рулетки. А он на первом этаже.
Ложь была очевидной. Однако уличать в ней фигуранта пока было бессмысленным шагом.
— Убитый гражданин Тетерин знаком вам? — спросил Колосов.
— Я слышал только, что застрелили смотрителя туалетов, — ответил Витас Таураге. — То, что его фамилия Тетерин, я н, е знал. Сначала вообще в зале кричали, что в туалете кто-то застрелился.
— До приезда милиции кричали?
— Да, поднялся такой невообразимый шум... — Витас поднял глаза на Колосова и... смущенно усмехнулся.
— А, значит, все же отвлеклись от партии в покер, — заметил Колосов. — Слушайте, музыка эта ваша меня просто оглушила! Я выключу.
— Не любите Вагнера? — осведомился Витас.
— Не понимаю, что тут любить. Грохот один. Валгалла... Это рай, что ли?
— Рай. Точнее, небесная обитель мертвых.
— Дуба дашь в таком раю... Итак, вспомните поточнее, вы заходили в туалет в вестибюле в тот вечер?
— Нет, — ответил Витас Таураге. — И служителя этого не видел, даже не знаю, как он выглядел.
— Вы не путаете?
— Нет, уверяю вас.
— Ну, раз так, — протянул Никита разочарованно. — У меня все. А вот документики... документики я ваши пока у себя оставлю. Все, кроме прав. Когда придете по повестке на допрос к следователю прокуратуры, документы вам вернут.
— Извините, но вы не имеете права, — холодно сказал Витас. — Я не могу без документов. И потом, я — иностранный подданный.
— Но вы же правды говорить не желаете. — Колосов вздохнул. — А как еще мне вам жизнь отравить за это?
— Но как же я буду без документов?
— Перебьетесь, ну милиция заберет, ничего, потерпите. Правда, валютку вот в «Маке» менять трудно будет на фишки, там ведь в обменнике паспорт нужен. Или в казино другие правила?
— Вы превышаете свои служебные полномочия, я буду жаловаться.
Колосов демонстративно открыл дверь «девятки», давая понять, что эта неискренняя, полная недомолвок и уверток беседа окончена. Витас вышел.
— Комната в коммуналке ваша или приятельницы вашей? — спросил Никита. — Как фамилия приятельницы? Или мне самому подняться, документы еще раз проверить?
— Ее зовут Эгле Таураге. Это моя младшая сестра.
— Сестра? Надо же... А с кем это вы меня там в квартире перепутали, что сразу в лоб вмазать хотели?
Витас Таураге молчал, всем своим оскорбленным видом показывая, что это — чисто личный вопрос.
— На допросе в прокуратуре советую вспомнить все, как оно было на самом деле в тот вечер в казино, — сказал Колосов жестко. — Мне кажется, ни вам, ни вашей сестре неприятности с ОВИРом не нужны.
— Не пугайте меня, я ничего противозаконного не совершил. — Таураге жестом Остапа Бендера плотнее закутался в свой модный оранжево-европейский шарф. — А вы хоть и с пеленок в полиции, а даже с людьми как должно разговаривать не научились! А еще лезете расследовать убийства!
— А ты меня не учи. И запомни: я лжи даже свидетелям не прощаю.
На том и расстались. Колосов рванул машину с места, точно грозовой тучей окутанный грохочущей из радиоприемника вагнеровской «Валгаллой». Его душила досада и на эту симфонию, в которой он ни черта не понимал, и на этого прибалтийского хлыща, который мало того, что сразу полез на него с кулаками, но и вдобавок ко всему еще нагло врал прямо в глаза, отрицая самые очевидные вещи, и на этот кусачий как собака мороз, и на эту Мытную улицу, занесенную снегом.
А еще его не покидало чувство, что своей вспыльчивостью, своим гневом и этим своим поспешным бегством он совершает грубую ошибку. Однако тогда Никита еще точно не знал, в чем эта ошибка заключалась. В том ли, что он так и не сумел найти с этим Витасом Таураге общего языка, или же в том, что поторопился уехать и так и не поднялся снова в комнату за железной дверью узнать из первых рук у Эгле Таураге, за кого же это его принял, обознавшись, ее старший брат?
Витас Таураге уехал от Мытной улицы недалеко. Остановил машину на Садовом кольце при въезде в тоннель под Калужской площадью. Знал, что парковка в этом месте запрещена, но в этот поздний час милиция здесь вряд ли появится.
Музыку он включил в салоне сразу же, как пересел из чужой «девятки» в свой «Фольксваген». Вагнер вдохновлял и помогал думать. А подумать было над чем.
Первое, что пришло в голову Витасу Таураге после разговора с Колосовым: полиция везде одинакова. Видимо, все дело в том, что в самых разных странах бурным течением жизни в полицию прибивает совершенно особый сорт людей: физически крепких, скудоумных костоломов, которые изъясняются на суконном языке своих протоколов, пьют пиво и водку, гоняют как бешеные на дешевых автомобилях и обожают по самому пустяковому поводу демонстрировать окружающим свою власть.
Русские в этом отношении были не исключением. У Витаса Таураге в его пестрой биографии имелись факты для сравнения. Например, полиция Дуйсбурга — западногерманского города, где он провел несколько лет и откуда ему пришлось убраться по целому ряду причин, была еще круче. Как нелегального эмигранта Витаса там целый месяц продержали в тюрьме. Финская полиция была ленива, немногословна, но беспощадна: полицейские просто отобрали без лишних споров у Витаса с трудом выхлопотанную лицензию на торговлю подержанными машинами и выдворили из страны.
Самой мягкой была полиция Амстердама. Однако и в этом вольном городе Витасу пришлось тоже отсидеть три дня в предвариловке, пока полицейские связывались с иммиграционной службой. И сокамерники — поляк, два нигерийца и турок из Сараева, узнав, что у Витаса есть при себе деньги, отбили ему ночью в камере все печенки.
Из Амстердама пришлось уехать. Вернуться домой. А затем...
Витас Таураге прибавил Вагнеру громкости, закурил. Задумчиво смотрел в окно на залитое огнями Садовое кольцо. Ни разу за последний год он не пожалел, что перебрался из Литвы в Москву, к сестре. Да и в «Красном маке» можно было кое-что заработать на черный день. Однако...
Однако сестра его беспокоила. Более того: доводила его холодное твердое нордическое сердце до точки кипения. Сестра, вероятно, сошла с ума. Рехнулась! Забыла, кто она такая. Роняла свое достоинство, не желая понять, что члены семьи Таураге, владевшие несколько веков назад землями по всей Жмуди и собиравшие тысячные дружины, штурмовавшие древний ливонский Инстербург, даже в самых трудных жизненных обстоятельствах не могут, не имеют права превращаться в покорных рабов своих животных инстинктов.
Так Витас думал совершенно искренне и это же пытался внушить сестре. Но сестра Эгле на все его проповеди твердила, что она любит и жить не может без...