Утро в кофейне текло праздно и неспешно. Скоро начнется сессия, будет не до посиделок из-за дикой зубрежки. А пока можно и побаловать себя. И спешить некуда — сиди себе, ленись, отдыхай, попивай кофе, разглядывай журнал. Часа в два, как обычно, позвонит он, Орест…
Алина вспомнила ночь. Вздохнула. Классно было. Правда классно, очень сладко. Хотя она так устала, просто обессилела вконец. Он уехал в офис, как обычно, к девяти, а она заснула — ночью-то глаз не сомкнули — и проспала до одиннадцати.
Интересно, что он сказал своей жене о том, почему вот уже вторую ночь подряд не ночует дома?
Было время, она называла его жену просто тетей Нателлой. Алина снова вздохнула, придвинула к себе журнал, перечла тест. «Чью любовную историю ты бы хотела повторить?» «Как быстро ты примеряешь к себе фамилию своего бойфренда?»
Фамилию… Мадам Усольская — звучит? Нет, пошло звучит. Почему пошло? Да потому, что мадам Усольская — это тетя Нателла, мамина школьная подруга.
Алина вдруг вспомнила, как он ночью поднял ее на руки, закружил, закружил по комнате, как потом они утонули в кровати. Он зарылся лицом в ее волосы, шептал что-то, задыхался.
«Чью любовную историю ты бы хотела повторить?»
Алина написала: «свою».
За соседний столик уселся мужчина. По виду — типичный банковский клерк. Подозвал официантку, сделал заказ. Алина почувствовала на себе его взгляд. Смотришь? Смотри-смотри. Я шесть часов без перерыва занималась любовью — вот так. Она изящным жестом убрала со лба волосы. Не старый еще совсем мужичок, но лысеть уже начинает. Скоро обреется под ноль и будет похож на бритый кактус. Кто им сказал, что лысыми быть стильно? В журнале вон написано — «темнобровый красавец». А у красавца — не башка, яйцо. Марсиане среди нас — это называется. Вот у него, даже в его-то годы, волосы в порядке. Жесткие на ощупь, упругие…
Алине захотелось пошалить. Показать пялившемуся на нее украдкой соседу за столиком язык — э-э-э! А я шесть часов подряд занималась любовью с мужчиной. А ты, ты что сделал хорошего в это утро, мужик? Кофеек попиваешь? Может быть, куклу резиновую мечтаешь купить? Но тут она сама себя одернула: как можно быть такой идиоткой? И вообще, разве время сейчас приколы отмачивать? Ведь папа умер — не прошло и месяца с его похорон, а она…
Алина закрыла журнал, отодвинула чашку с кофе. Ну вот, сама себя и обрезала, словно ножницами.
За эти недели только и было, что — похороны, похороны, подготовка к похоронам, поминки, воспоминания о похоронах. Отец был неплохим человеком. Когда не пил, когда не ругался с мамой. Без него в доме стало пусто и… на удивление спокойно.
Алина вспомнила, как давно, очень давно, в детстве, они с отцом ездили… Нет, это было с мамой. Большой театр — это было с мамой, «Сатирикон», «Таганка», «Школа современной пьесы» — это тоже было с мамой. Отдых в Испании — с мамой и тетей Зиной. В Прагу она ездили с подружками, в Сочи, в Ялту в санатории они ездила с дедом, когда он еще был жив. В Финляндию на озера обещал увезти ее этим летом он, Орест. А куда же они ездили с отцом? Никуда?
— Что-нибудь еще хотите? — спросила, появившись у столика, официантка.
— Еще кофе и мороженое, пожалуйста, с грецким орехом.
Алина достала из сумки сигареты и зажигалку. Закурила. Курить она стала совсем недавно. И еще не разобралась толком — нравится ей это или не нравится. Но ведь в жизни все надо попробовать, испытать, правда? И пока ждешь свой заказ за столиком кафе, надо же себя чем-то занять?
Она снова потянулась к журналу. «От первого взгляда до первого секса должно пройти…» Она поставила прочерк — без комментариев. И начала сосредоточенно подсчитывать баллы. Восемь, двенадцать, девятнадцать… Итак, что же выпадает? «Ты знаешь, чего хочешь, и это хорошо. Ты избавилась от розовых очков и видишь мир таким, каков он есть со всеми его достоинствами и недостатками. На свидание ты отправляешься, предвкушая удовольствие, потому что нет иного пути познания мира и человека».
«Что-то вроде опыта, что ли? — подумала Алина. — Забавно. А вот как бы он ответил на этот тест?»
Мобильный телефон зазвенел серебряными колокольцами. Алина схватилась за него с полной уверенностью, что звонит Усольский. Но это был не он.
— Алина?
— Мама? Это ты? Здравствуй.
— Алина, сейчас же приезжай домой.
Голос Светланы Петровны Авдюковой был тихий и какой-то неживой. Странный.
— Мамочка, что случилось? Ты себя плохо чувствуешь?
— Нет. Мне надо с тобой серьезно поговорить. Приезжай.
— Но я не могу сегодня, у меня институт…
— Я сказала, немедленно домой! — Голос Светланы Петровны неожиданно сорвался на сиплый крик. — В конце концов, я кто тебе? Ты будешь меня слушаться или нет?!
«Драгоценный В.А.» дал о себе знать триумфально — в шесть утра Катю разбудил длинный телефонный звонок.
— А вот он — я, жена, — громыхнуло охрипшим басом в трубке, — Катеныш, спишь?
— Вадичка! Как тебя слышно хорошо. Вы где сейчас? — Катя моментально проснулась.
— Наверху. Здесь вам не долина… Катя, мы на перевале. Тут дорога, тракт, — горланил в трубку «драгоценный». — У нас тут другой часовой пояс — не учел. Разбудил тебя. Я соскучился. Думаю о тебе.
— Что? Плохо слышно!
— Соскучился по тебе страшно. В следующий раз возьму тебя с собой. Тут такая красотища. Белые вершины, луга альпийские. Простор.
— У меня горная болезнь, Вадичка.
— Тут все пройдет. Серега Мещерский тебе привет шлет. Слышишь, как орет? Радуется.
— Вы здоровы? — спросила Катя.
— Железно. Ты как?
— Я хорошо. Ты когда приедешь?
— Первого числа. Если тут ничего не тормознет.
— А что вас может тормознуть? — забеспокоилась Катя.
— Горы есть горы. Да не волнуйся, Катеныш, все будет нормально.
— Я не волнуюсь, я тебя спросить хотела. Ты не мог бы у Сережи поинтересоваться…
— Чего?
— Спроси у него, сколько женщин, по его мнению, может любить порядочный мужчина одновременно?
Но том конце наступила загадочная тишина. Затем «драгоценный» переспросил:
— Не понял?
Катя повторила вопрос, добавив:
— Спроси, мне это для статьи надо.
В трубке загрохотало.
— Слышь, Катя, Серега говорит — одну… Ну, две… Ну, три, но это уже с риском для жизни и репутации. — «Драгоценный» хмыкнул: — По-твоему, это должна спрашивать жена у мужа, находящегося на высоте в две с половиной тысячи метров?
— Я не могу ждать, пока вы спуститесь. Мне нужно знать. А по-твоему как, Вадик?