— Ну, это вообще не твое дело…
— Не мое? А что, если я… тебя убью? Орест Григорьевич вздохнул.
— Не устраивай спектакль, — сказал он устало.
В Управлении внутренних дел административного округа, куда Катя отправилась за результатами баллистической экспертизы по убийству Лосева, ее встретили отнюдь не с распростертыми объятиями. Оно и понятно — бдительность нынче в почете. Но следователь прокуратуры Михеева, которая вела дело Лосева, оказалась человеком мудрым и дальновидным. Катя перезвонила ей, сослалась на следователя Киселеву Марианну Ивановну, на тот памятный для них всех осмотр места происшествия на шоссе у автобусной остановки, и Михеева из своих прокурорских далей тут же дала команду экспертам-криминалистам отстегнуть копию заключения экспертизы для ознакомления.
Однако результаты Катю не вдохновили. Эксперты, проводившие исследование гильз, изъятых с места убийства, выдали весьма осторожный и половинчатый вывод о том, что «выстрелы в потерпевшего произведены с близкого расстояния предположительно из пистолета нестандартной системы, возможно, не заводской сборки или переделанного для стрельбы из газового». Катя тут же пристала к экспертам с расспросами — а мог быть это, например, газовый пистолет на базе «Макарова», переделанный для стрельбы боевыми? Но ни «да» ни «нет» не получила. Эксперты, ушлые спецы, начали перечислять признаки, необходимые для точного установления системы оружия по стреляным гильзам, и уверили Катю, что более половины этих определяющих признаков в данном случае отсутствует. «Вот найдете этот самый нестандарт, предъявите нам, девушка, — говорили они. — Тогда и выдадим результаты точные, что называется, для суда. А пока ничем более помочь не можем».
Забрав копию заключения, Катя как верный гонец понесла весть Марьяне. Застала она ее за допросом какой-то мрачной личности уголовного вида (Марьяне снова приходилось подменять в пожарном порядке дежурного следователя, уехавшего с опергруппой по вызову на кражу) и терпеливо ожидала в уголке кабинета за шкафом, когда Марьяна закончит.
Мрачная личность была неразговорчива и ни в чем не признавалась: «А вы, хражданин следователь, видали, как я к ней в сумку лез? А хто видал? Нихто не видал. Во!» Катя ждала от Марьяны соответствующей реакции, но допрос шел как-то вяло, без охотничьего огонька. После ритуальной и почти благодушной фразы: «Подумайте над своим положением, гражданин Папин. Все-таки у вас и так уже три судимости есть», — Марьяна вызвала конвой.
Они с Катей остались одни. Марьяна закурила. Катя открыла окно — свежий воздух никогда не помешает. Вид у Марьяны был задумчивый.
— Ну, отправила свой перевод? — спросила Катя.
— Отправила.
— Вот я привезла результаты экспертизы по Лосеву. Взгляни.
Марьяна меланхолично пролистала заключение.
— Он мне звонил, представляешь? — сказала она.
— Кто — эксперт?
— Нет, он. Киселев.
Катя села боком на подоконник — по асфальту под окном прыгали воробьи. Говорили друг другу дерзости — чирик, чирик. Тюкали слабых клювиками в башку — не лезь, козявка, куда не просят.
«Он, Киселев» было произнесено таким тоном… Все последнее время Марьяна упоминала о своем бывшем муже то с яростью, то с горьким презрением, то с ядовитым сарказмом. И вот — нате вам.
— И что? — Катя светилась любопытством. — Что он от тебя хотел?
— Ничего, — Марьяна пожала плечами. — Позвонил, и все.
— Про алименты спрашивал?
— Нет.
— А ты что же?
— Я ему сказала, — вид у Марьяны, потонувшей в сигаретном дыму, был отрешенный, как у курильщика опиума. — Я сказала: еще раз мне позвонишь — сломаю тебе все. Всю твою новую семейную жизнь. Лучше оставь меня в покое.
— И как бы ты, интересно, сломала ему его семейную жизнь?
— Есть много способов.
— Ну, например?
— Не знаю. Много. Можно придумать, — Марьяна покачала головой, словно отгоняя от себя что-то. Потом, сосредоточившись, прочла заключение экспертизы. — Ну, этого и следовало ожидать, — сказала она после паузы. — Гильзы — это всего лишь только гильзы. Увы.
— А я думала, нам экспертиза что-то прояснит, — Катя осторожно закинула удочку. — Допрос Мамонтова напрашивался.
— У этого болвана пистолета не изъяли. К сожалению, но… — Марьяна взглянула на часы. — Двенадцать всего. В больнице уже кончился обход, а посетителей к больным пока не пускают. Самое время нам навестить другого болвана, раненого.
— Олега Буркина? — спросила Катя. — Но…
— Газовый переделок девятого калибра найден у него, а не у твоего разлюбезного Мамонтова, — сказала Марьяна. — И, несмотря на свое беспардонное вранье, он все еще фигурант. Я ему еще обвинение в хранении и ношении оружия предъявлю. А он как думал? Сам погибай — товарища выручай. Выручил, ладно. Бейте в литавры. Вот сейчас мы проверим цену их взаимовыручки.
— С ним поосторожнее надо, он больной, — предупредила Катя.
— Ничего, сейчас у нас соколом с койки взовьется. — Темные глаза Марьяны, только минуту назад подернутые туманом печали, сверкнули огоньком. — Ты только, Катя, в наш с ним разговор не вмешивайся.
* * *
Больница в Щеголеве была самой обычной районной больницей. Такие больницы больные не любят. А врачи терпят скрепя сердце — куда же деваться, когда иного не дано, а путь, осененный клятвой Гиппократа, выбран?
Лестницу на второй этаж, где располагалось отделение травматологии, кряхтя, мыл раствором карболки усатый нянь — нескладный великовозрастный альтернативщик. Буркин обнаружился в четвертой палате. Палата была на шестерых. И все шестеро, включая двух лежачих, резались в карты. Из радиоприемника на подоконнике голосом Гарика Сукачева доносилось раскатисто: «Чуть помедленнее, кони, чуть поме-длен-нее!!» И увечный отбивал в такт по одеялу закованной в гипс рукой.
Олег Буркин возлежал на высоко приподнятой подушке.
— Дама бубен…
— Филиппыч, у тебя очки скока плюс? У нас щас козыри — крести.
— Эх, если б не перелом, браты… Моя женщина меня б в ресторан сегодня повела. Пятница ж. Мы по пятницам всегда с ней, бывало, — в ресторан. Везде я был — в «Праге» был, в «Белом солнце» — был…
Олег Буркин хлестко покрыл козырной шестеркой чужого туза — и увидел вошедших Катю и Марьяну. Надо отдать должное его зрительной памяти — узнал он их мгновенно.
— А, — протянул он. — Это нас арестовывать пришли? Отцы! Гляньте-ка, а нас арестовывать пришли, вязать. Ну, я ж вам рассказывал эту историю.
«Отцы-сопалатники (все они были старше Буркина) все как один повернули головы. Игра оборвалась. Ходячие, как вороны, расселись по своим койкам. Лежачие заворочались. Катя почувствовала на себе пять пар любопытных глаз. Только Буркин один из всех созерцал их безмятежно, философски. „Эх, меня пушинкой ураган сметет с ладони!“ — лилось из радиоприемника.