Тут Кравченко подумал: вот жил покойник на всем готовом, у богатой жены, пользовался ее имуществом, ее именем, славой, связями. Пел в ее концертах, разъезжал с ней по Европе и при этом делал вид (а может, искренне считал — бог его теперь разберет), что делает все сам. Однако мыслей своих Кравченко обнародовать не стал. Действительно, чаще всего молчание — золото.
— А Зверева знала про ваши вояжи к гомикам? — поинтересовался опер.
— Сначала нет, она весь апрель в Швейцарии была, в клинике питания и коррекции веса лечилась. Потом узнала.
— После драки, что ли? Когда тебя из милиции вызволять пришлось?
— Вы ее лучше не трогайте! Она к этому делу никакого отношения не имеет.
— Естественно. Не сама же она у следователя пороги обивала. На такие дела секретарь имеется и господа адвокаты. У тебя их в деле два, кажется, было, Жорж? Видишь, Вадик, как люди устраиваются? У столь юного нарушителя закона — сразу две палочки-выручалочки.
— Меня ЕГОРОМ зовут, сколько раз повторять можно?!
— Виноват. Ну не нервничай ты так. Значит, пушку ты свою, Егор, нашел в Измайлове после конфликта с господином Зарецким. Молчишь? Ну ладно, только учти — это дело в корзинку спустить не удастся. Хоть роту адвокатов вызывай — не на такого напал. У тебя, парень, ношение там, хранение огнестрельного и прочие прелести на лбу уже отпечатаны. И если ты не…
— Егор имел твердое намерение сдать случайно найденный пистолет, — быстро ввернул Кравченко. — А помешали этому намерению независящие от него обстоятельства. Все свидетели это подтвердят. Причем это будут такие свидетели, которым наш справедливый суд просто не сможет не поверить.
В салоне «Жигулей» произошел молниеносный обмен взглядами. И каждый понял ситуацию по-своему. Шипов откинулся на спинку сиденья и чуть расслабился даже.
А Сидоров… Сидоров помолчал секунду, потом тяжело вздохнул:
— Вот так вы всегда. Трудно с вами разговаривать, господа хорошие, ой трудно! Ну ладно, Вадик, давай сюда ее, голубушку.
— Кого? — вроде бы не понял Кравченко.
— Пушку. — И когда «беррета» перекочевала в его карман, в глазах опера мелькнула уже знакомая Кравченко искорка: Сидоров разобрался во всем с ходу и так, как и было нужно.
«С этим ментом в спарринге работать — милое дело, — отметил Кравченко с удовольствием. — Итак, взяли мы гитлерюгенда в плотную вилку. И что же дальше?» Теперь он был само внимание: при таком раскладе сил подыгрывать оперу надо было очень осторожно. «Почему он ничего не говорит про кровоподтеки? Чего ждет? Вроде бы сейчас самое время или…»
Однако очередной вопрос Сидорова прозвучал совершенно «из другой оперы».
— Ты, Егор, говорят, по-итальянски хорошо знаешь?
— Не так, как Андрей говорил или Марина Ивановна, но сносно, — Шипов облизнул пересохшие губы. И во взгляде его снова мелькнула тревога.
— Я в прошлый раз кассету одну у вас позаимствовал с разрешения хозяйки, — соврал Сидоров. — Андрей твой поет. Ты мне перевести сможешь, о чем?
— А-а, это. Его единственная студийная запись. «Лючия ди Ламмермур», наверное.
— И о чем же он в этой «Лючии» поет?
— О любви, — Шипов опустил глаза.
— Ишь ты, впрочем, я так и думал, — Сидоров кивнул, — музыка там нежная. А вообще твой брат каким человеком был, а?
— Хорошим.
— Ну — хороший, талантливый, необычный, образованный — это я все от ваших уже слыхал. Но ты его брат, самый близкий ему человек, как ты его охарактеризовать можешь?
Шипов-младший сглотнул.
— Андрюха настоящий мужик был. И что бы про него вам ни говорили.., какая бы сволочь ни… Он был надежный, добрый, мягкий человек. И я.., я б за него любому…
— А за что же ты тогда его сам ударил?
— Я же объяснил! Так получилось. Я думал.., ну, в общем, со зла все вышло. Я не хотел.
— И с Зарецким Феликсом — Феличитой вы, значит, никогда больше не пересекались?
— Нет, — Шипов сморщился. — После той очной ставки в милиции мы не виделись.
— Егор, а кто был следователь у тебя по делу?
— Не помню, девчонка какая-то зеленая совсем. Мне адвокат сказал, что побои — дела частного обвинения, плевая статья, ее только самым глупым ментам дают.
— Потише-потише, разговорился: ментам! — Сидоров усмехнулся. — Ну а между нами, на лапу никому не пришлось тогда дать, а? Никому?
Кравченко отвернулся: "Не надо, чтобы Шипов сейчас видел мое лицо в зеркальце. А этот сыщик — как медведь-канатоходец. Идет-идет по ниточке и вроде вот-вот сковырнется, а глядишь — сковырнулся уже кто-то другой.
Занятный он все-таки тип: скользкий, но не неприятно скользкий, а наоборот — заманчиво".
— Я лично ничего никому не давал, — отчеканил Шипов-младший. — Да что вы в самом деле? То с дракой какой-то ко мне привязались, то с пистолетом, теперь вот со взяткой. Я кто, по-вашему?
— Ты — брат убитого, Егор. Свидетель по делу, который вроде бы ничего не видел и ничего не слышал. И не привязывается к тебе никто. Привязываются, брат, у нас не так, — Сидоров щурился. — Я тебя честно-благородно напрямик спрашиваю о вещах очень даже щекотливых, а знаешь почему?
— Ну почему?
— Да потому, что доверяю тебе, болвану. Подумай, подумай хорошенько. Ты — его брат. И ты — один там, среди них. Видишь, я запомнил твои слова. Ну дошло до тебя?
Шипов недоверчиво воззрился на опера, потом кивнул на Кравченко:
— А ему, значит, тоже доверяете?
— Вадик во время убийства был со мной, и дружок его тоже, — Сидоров говорил это все так многозначительно, что Кравченко невольно позавидовал его умению так беспардонно притворяться и вешать лапшу на уши очередному фигуранту по делу. — Я не Вадику верю, а своим глазам.
И потом, ты разве не знал, что Зверева наняла их, чтобы они нашли убийцу твоего брата?
— Они? — Шипов-младший презрительно хмыкнул. — Никого они не найдут, тоже мне… И вообще никто мне не нужен. Я сам все узнаю.
— Я б на твоем месте, Егор, не отталкивал дружескую руку помощи. На будущее может пригодиться.., как свидетели в деле с пистолетом. — Сидоров с усмешкой покосился на Кравченко. — Что-то мотор у нас заглох, ребята, пока мы тут с вами отношения выясняли. Не доедем никак.
— А куда вы меня везете? — спросил Шипов.
— А куда тебе хочется?
— Как? Вы же сказали — пистолет, дело… Я думал, мы в милицию.
— Пистолет пока твой у меня побудет, потом позже решим с ним. Это от нас не уйдет. А вообще-то… Ну, ты, Егор, надеюсь, понял, как я тебе доверяю? Понял? Или я плохо объясняю? Может, еще разжевать?
— Я п-понял, — голос Шипова дрогнул.