В пятницу Чибисов, к большому удивлению Лисы, опять был в Москве, где снова, по его словам, навещал в госпитале Хвощева-старшего. После госпиталя он позвонил Лисе в офис из машины и сказал, что сильно устал и, скорее всего, заночует в новом отеле аэропорта Домодедово. Так он порой делал и раньше.
Лиса это известие восприняла по-своему. После ужина в одиночестве (Полина в столовую не пришла) Лиса, как обычно по вечерам, оседлала в конюшне лошадь и поехала кататься. С дороги она несколько раз звонил Павловскому, но его сотовый был выключен. Уже стемнело, когда Лиса подъехала к березовой роще на берегу Славянки. Это было их место. Порой они приезжали туда, даже не сговариваясь. Но в этот вечер поляна под березами была пуста. Лиса спешилась, привязала лошадь к дереву и снова наудачу набрала номер Павловского. Впереди была целая ночь свободы. Глупо было терять такой шанс.
На этот раз Павловский ответил, но был таким, каким Лиса его не любила, — колючим, раздраженным, почти грубым. У него и прежде случались такие странные перепады настроения. Причем каждый раз докопаться до их истинной причины Лиса, хотя она никогда не была глупой в отношениях с мужчинами, не могла. Она вспоминала их последнее свидание здесь же, под этими самыми деревьями, — его нетерпение и страсть, его настойчивость и силу, его азарт, его желание. Куда же все это могло исчезнуть за короткие часы их разлуки? Но это исчезло — голос Павловского звучал тускло, в нем сквозила досада, чуть ли не злость.
Если бы такая смена эмоций не случалась у него раньше, можно было бы решить, что он просто пытается отделаться, оборвать их связь. Но Лиса знала: не пройдет и нескольких дней, как он снова будет искать и добиваться ее. И чем настойчйвее она будет уклоняться от встречи, тем упорнее он будет ее преследовать.
Быть может, ему именно это нравилось в их связи? Непредсказуемость поступков, недоговоренность фраз, постоянная; острая жажда перемен и это зыбкие непостоянство? Но именно непостоянство и зыбкость уязвляли Лису больнее всего. Это было прямым следствием хаоса. А он и так прочно поселился в стенах чибисовского дома.
Лиса сидела одна на травянистом пригорке под березами. Смеркалось. Пора было возвращаться домой. Ночь любви пропадала зря и от этого хотелось кого-то ударить — наотмашь и без всякой жалости. Лиса представляла себе его лицо… Потом почти уже вытравленное из раненной изменой памяти лицо бывшего мужа. Потом лицо Полины…
За спиной в темноте тревожно всхрапнула лошадь. Лиса поднялась, отвязала ее от дерева, погладила. Эту серую в яблоках кобылу трехлетку купил для себя на Веневском конезаводе Чибисов, но ездил на ней редко, от случая к случаю.
Где-то далеко в лугах за рекой протяжно закричала ночная птица. Лиса вспомнила, как Павловский, любивший ночь, учил различать ее на слух эти странные звуки, голоса ночных птиц. Но она была плохой ученицей, ее в их встречах влекло совершенно другое. Крик повторился — стонущий, первобытный. Повис в звенящей тишине над рекой. Лиса села в седло и поехала медленно и обреченно домой и вот тут-то…
При выезде на дорогу лошадь снова испуганно всхрапнула, кося агатовым глазом в сторону. Лиса натянула повод, заставляя ее свернуть, но лошадь упиралась, прядала ушами, пятилась. С этой трехлеткой в яблоках, несмотря на всю ее внешнюю красоту, и прежде были проблемы. То ее внезапно пугала тень от кустов, то бросившаяся под копыта дворовая шавка, то громкий окрик, то автосигнал. Лиса послала упрямицу вперед, заставляя перейти с шага на рысь. Мало-помалу лошадь успокоилась и пошла ровнее. Походя Лиса оглянулась назад, и ей внезапно показалось, что дорогу в том месте, которое она только что проехала, кто-то пересек и скрылся в прибрежных зарослях. Кто это был, Лиса разглядеть не смогла — в неярком свете месяца различила лишь, что этот кто-то одет во что-то темное, длиннополое, вроде дождевика или брезентового макинтоша.
Об этом происшествии Лиса почти сразу же позабыла, а вспомнила на следующий день совершенно случайно.
В церковь к отцу Феоктисту она сумела выбраться из офиса только к обеду. Церковь была построена на холме на полдороге между Татарским хутором и деревней Столбовкой. По преданию, строили церковь, в начале девятнадцатого века помещики Волковы — поближе к своему имению и в пику уже имевшейся в то время в богатом торговом селе Большом Рогатове церкви Преображения.
У церковной ограды Лиса (она приехала на одной из служебных машин агрофирмы с водителем) увидела джип Чибисова. Он был уже здесь, приехав к отцу Феоктисту раньше, прямо с завода комбикормов.
Лиса сквозь солнцезащитные очки «Эскада» взглянула на высокую белую колокольню: Чибисов так носился с пожертвованием церкви колоколов, так был этим занят. Он радовался, как ребенок, обсуждая эскизы литья с художником Бранковичем, жарко спорил с отцом Феоктистом на богословские темы, ни черта в них не понимая. И вот эти колокола, оказывается, теперь нужны только для того, чтобы звонить, оповещая всю округу о похоронах, а затем о печальных, наводящих черную тоску годовщинах — девяти днях, сорока…
В церкви, куда она заглянула, вездесущие приходские старухи, мывшие после обедни полы, сообщили ей, что отец настоятель у себя вместе с Чибисовым и стариком Кошкиным. Дом священника примыкал сзади к церкви. В те времена, когда здесь, на церковном дворе, помещался склад сельхозинвентаря, в доме располагалась заготконтора райпотребсоюза. И скольких усилий отцу Феоктисту и денег спонсору Чибисову стоило привести после всего этого храм и дом в пристойный, божеский вид.
Жена отца Феоктиста, бывшая учительница физкультуры, а ныне, как называли ее приходские старухи, матушка настоятельница, уже месяц как отсутствовала в Славянолужье. Гостила у сестры в Питере, где заканчивал мореходное училище их с отцом Феоктистом единственный сын. Лиса знала, что настоятель славянолужского храма очень гордится сыном, и, поворачивая к дому, готовила, вежливые вопросы об успехах молодого морехода, чтобы хоть как-то разбавить и оживить тоскливое обсуждение завтрашней заупокойной службы.
У дома на веревке сушился растянутый на солнцепеке черный непромокаемый дождевик. Лиса равнодушно прошла мимо, потом оглянулась, замедлила шаг. От дождевика разило сырой плесенью и тиной.
— Ну, тогда до завтра, Михал Петрович, ключ я Марье Егоровне оставлю до вечера. Когда цветы доставят, пусть у нее возьмут и от ризницы тоже. — На крыльцо из дома вышли отец Феоктист и Чибисов.
— Миша, вот и я, — Лиса помахала Чибйсову рукой, приветливо, нежно улыбаясь. Этим утром в субботу она опять была с ним особенно ласкова. Потому что… что-то в Чибисове ее все-таки смутно настораживало. Позвонив вчера вечером и твёрдо сказав, что заночует в отеле, он примчался сюда среди ночи. А точно ли он ездил в Москву, в такую даль? И второй день подряд? — усомнилась Лиса. — Может, он просто сказал мне это специально, чтобы…
— Мы обо всем уже договорились, — Чибисов грузно сошел по ступенькам. — Я тебя, Лизочек, прогонял сюда только зря.
— Ничего, немножко проветрилась. Тебя в офисе ждет куча народа. Из Тулы дважды звонили и с хвощевского спиртзавода насчет доверенности, которую тебе Антон Анатольевич подписал!.. Здравствуйте, отец Феоктист, — поздороваласьЛиса.