У Северной трибуны «Динамо» их встречали двое военных в камуфляже.
— Здравствуйте, сюда, пожалуйста, в зал. Марголин быстренько навострил свой «Панасоник».
Катя села на третий ряд трибуны и приготовилась скучать. Она не любила сугубо мужского спорта. Рукопашный бой, восточные единоборства, карате, кикбоксинг — ей все было едино и все до лампочки. Посмотреть, правда, было на что: на «арене» сражались настоящие богатыри. «Привет тебе. Цезарь, осужденные на смерть...» Она шмыгнула носом — в зале пахло крепким потом: дух силы, дух героев и рыцарей, дух настоящих мужиков. И все же дезодорант им бы не помешал.
Фамилия полковника звучала гордо — Серебров, и он явно кичился и фамилией, и собой тоже.
— Чтобы вот так, так... — Катя никак не могла подобрать нужное слово, — так вести бой, надо долго тренироваться?
— Всю жизнь. — Спецназовец широко улыбнулся, обнажив белоснежные зубы, глаза его так и влеклись к Кате. Она тут как раз вспомнила его имя — Иван. Иван Серебров. Ванечка.
Марголин снял спецназовца крупным планом.
— А вы кирпич сломаете? — полюбопытствовала Катя.
Он только мигнул, и за его спиной возник крепыш в майке и спортивных брюках.
— Саша, организуй.
Потом Катя спросила про два кирпича, а спецназовец не стал мелочиться и положил себе три. И — трах! Потом он и какой-то полушкаф-полу-Майк Тайсон разыграли между собой показательный рукопашный бой. Катя хлопала в ладоши.
— А судьи где? — улучив момент, шепнула она Марголину. — Это же состязания, значит, должны быть арбитры какие-нибудь, рефери.
Марголин только ухмыльнулся.
— Тут все сами себе — рефери. Они ж тренируются так. Зал сняли на выходные и тренируются. Но сюжетец все равно классный получается!
— Господи, так они, значит, надули нас! — возмутилась Катя. — Этот Алеша Попович сказал, что будут соревнования, а выходит, это обычная тренировка?
— Успокойся. — Марголин потрепал ее по плечу. — Ну-ка, улыбнись ему, он сейчас в лепешку расшибется, а я поснимаю.
Катя скрепя сердце улыбнулась Ивану Сереброву. И он снова положил себе три кирпича и — трах! «И как он без рук не останется? — думала Катя. — А если вот головой, а? Или об голову? Что будет, интересно?»
Когда все закончилось, Марголин снимал всех участников этих товарищеских игр, потом он и Серебров углубились в долгий спор о секретах кунг-фу. Катя вертелась как на иголках: «Лучше б я в парикмахерскую сегодня пошла! Это ж надо — выходной на такую ерунду угробить!»
— Ну как, понравилось вам. Катюша? — Спецназовец сиял, как серебряная ложка.
— Очень. — Катя закивала, как китайский болванчик. — Так здорово! Просто чудесно!
— Ну а теперь все участники и наши уважаемые гости переходят к столу. — Спецназовец сделал широкий жест. — Катенька, Тима, прошу.
— Ой, нет, спасибо большое, я тороплюсь! — Она схватила сумку: скорей отсюда, иначе прощай, парикмахерская!
— У нас, к сожалению, еще одно дело, — неожиданно поддержал ее Марголин.
— Ну что же вы? Так нельзя. — Спецназовец опечалился. — Екатерина Сергеевна, обижаете.
— Служба. — Марголин извиняюще улыбнулся. — В другой раз — обязательно.
— Что за дело, Тимочка? Я — пас. Высади меня, пожалуйста, на Маяковке, — заявила Катя в машине.
— На Маяковке? А я, собственно, в другую сторону. Ты не со мной? Ну, как хочешь. Мое дело предложить.
— Что предложить? — Она насторожилась. Марголин оглянулся и стал разворачивать машину.
— В Октябрьском ОВД в ИВС сидит один человек. Я думал, ты с ним побеседовать желаешь.
— Что за человек?
— Андрей Прохоров.
— Отмороженный Андрюша? — ахнула Катя. Тот самый прыщавый юнец в коридоре розыска, голубоглазый Андрюша, зарезавший тринадцать человек! — Подожди, а почему он в Октябрьске сейчас?
— Его на выход [1] взяли. У Прохорова там тяжкое телесное и разбой. Водитель после всей этой истории, к счастью, выжил. Следователь свой эпизод отрабатывает, — пояснил Марголин. — Кстати, следователь там — Саша Гордеев.
— Знаю его. — Катя лихорадочно обдумывала ситуацию. — И что ты собираешься делать?
— Я с Гордеевым созвонился. Он дал «добро» и на съемку, и на беседу. Ну что, на Маяковку едем?
— Рули прямо, — распорядилась Катя. Эх, прощай, парикмахерская!
* * *
Следователь Октябрьского ОВД майор милиции Гордеев был как две капли воды похож на Чапаева из фильма, только шашки не хватало, а так все при нем — и усы, и голос командирский.
— Я не знаю, о чем этого убийцу спрашивать, — шепнула Катя Марголину, пока они сидели в кабинете. Добрый Гордеев решил сначала напоить гостей из главка чаем.
— Ешьте, ребята, на сытый желудок с этой мразью общаться легче, — басил он, угощая их бутербродами.
— Мне самому не по себе что-то, — признался Марголин. — Ну да ладно, на месте сориентируемся.
— Он вообще как себя ведет? — спросила Катя.
— Да по-разному, — усмехнулся Гордеев. — Мы с ним три дня уже беседуем. И все по-разному. Вот отработаю свои эпизоды, сдам в общую папку. Там дело-то многотомное собирается. Эпопея.
— Надо думать. Тринадцать убийств все-таки. — Катя покачала головой.
— Четырнадцать. Четырнадцать, по всему, должно было быть. Мой-то потерпевший, «жигуля» — «семерки» владелец, выжил. Чудом. Врачам памятник должен поставить, с того света выкрали. Его нейрохирург из нашего госпиталя оперировал.
— Прохоров сам их всех убивал? Лично? — Катя приготовилась записывать.
— В основном — да. Был у него, правда, подручный, Уколов. Но тот, как говорится, бил через раз. А Андрюша крови не боялся.
— А остальные бандиты? Они принимали участие в убийствах шоферов?
— Остальные — что-то вроде обслуживающего персонала. Хотя все и соучастники, но с Андрюшей тягаться им не под силу, — рассказывал Гордеев.
Тут в кабинет вошел молодой блондин в белом свитере и серых брюках. Катя поняла, что это оперативник.
— Ну что, пошли к людоеду в гости, — улыбнулся он.
В следственном кабинете ИВС Марголин сразу же включил камеру. Конвойный и оперативник ввели Прохорова. Катя замерла. Ее вдруг охватило чувство гадливости.
— Добрый день всем. — Прохоров вежливо поздоровался и тихонько опустился на табурет, привинченный к полу.
— Здравствуй. — Гордеев кивнул на камеру:
— Вот с телевидения к тебе приехали. Не против?