— Так все с собой в фургонах и возите? — спросил он, кивая на клеенчатые сиденья амфитеатра, разборные лестницы, трибуны, трапеции.
— Так и возим, — Геворкян задумчиво смотрел на арену.
Колосов, прежде чем начать задавать ему те самые вопросы, не спешил, все приглядывался Возможно, что перед ним не кто иной, как несчастный ревнивец. Что ж, дело житейское. Геворкян выглядел усталым. Седина на его висках и точно была как иней, как это пелось в одной душевной песне.
— Баграт, я вас уже спрашивал о Севастьянове, — начал Колосов самым дружелюбным тоном, на какой был способен с подозреваемым фигурантом. — Но кое-что хотел бы уточнить. В то утро, вы говорили, вы вместе ездили спортинвентарь покупать. Поясните, это он вас сам просил помочь или так администратор распорядился?
— Это для моего номера реквизит. Жена договорилась, Севастьянов оформил заказ — он у нас материально ответственное лицо был, ну а я вещи поехал получать.
— Боже, как все сложно… Ваша жена… Простите, ее имя-отчество?
— Елена Борисовна.
— На афише там, у кассы, я вроде другое имя видел.
— Илона — это сценический псевдоним. Фамилия Погребижская ее настоящая.
— А как вы ее сами зовете? — улыбнулся Колосов.
— Илона.
— А как звал вашу жену Аркадий Севастьянов?
Впечатление было такое, что Геворкян получил нокаут, а ведь то был всего лишь тишайший, ехиднейший вопрос. — — Что вы хотите этим сказать? — хрипло спросил он.
— Ничего, просто ради любопытства… Вы же сами сказали — ваша жена вела с замадминистратора какие-то дела. Какие же именно?
Лицо Геворкяна стало кирпичным. Колосов впервые увидел, как краснеют смуглые южные брюнеты.
О нет, он не хотел оскорблять фигуранта. Не хотел унижать его. Не хотел играть с ним в кошки-мышки.
Он только хотел, чтобы муж — если это он, тот самый, признался. А признание, хоть и чистосердечное, редко дается добровольно. Его вырывают клещами. Иногда с мясом. Иногда с частицами сердца.
— У нас с вами какой-то непонятный разговор получается. — Геворкян попытался усмехнуться — не вышло. — Ничего не пойму что-то… Вы же тот раз сказали, что вы из отдела убийств, из уголовного розыска…
Его прервали — внизу на манеже начался какой-то гвалт. Кто-то из служителей вбежал в шапито, протолкался через толпу репетирующих, его окружили.
— Баграт, наверное, нам лучше пригласить сейчас вашу жену.
— Для чего?
Шум на манеже. Возбужденные голоса. Кого-то ищут — администратора?
— Баграт, есть вещи, которые вашей жене будет важно услышать именно от вас.
— Какие вещи?
Артисты гурьбой хлынули с манежа к выходу.
— Эй, да что стряслось-то? — Геворкян перегнулся через барьер. Казалось, он был рад любому поводу прервать этот разговор.
— Баграт! Ты телефон на квартире Липского знаешь?! — Крик с манежа — тревожный, с надрывом.
— Нет, Воробьев знает.
— Да нет его пока, не подъехал! А там, в слоновнике…
— Линда бесится, спасу нет, мы сунулись — она цепь почти из стены вырвала! — перебил его другой тревожный голос от самого входа. — Генка Кох зайти хотел — она бесится. Тогда он сверху в люк заглянул… А там ноги… В копне сена, у кормушки. Она сама к себе в стойло затащила, наверное. Там, в слоновнике, ты слышишь, Баграт, Кох сверху увидел — там есть кто-то! Женщина вроде, он не разглядел кто — темно! Крикнул только: «Женщина, вроде не шевелится!»
Геворкян обернулся к Колосову. «Если там она, — ясно читалось в посуровевшем, пронзительном, настоящем „шерифском“ взгляде начальника отдела убийств, — то вот — наручники. И только не нужно мне сейчас студень заливать о том, что жену твою убил по ошибке разбушевавшийся цирковой слон!»
Колосов в тот миг отчего-то даже не сомневался, что увидит мертвой именно Илону Погребижскую, которую еще не видел живой, но о которой уже кое-что знал и слышал в этой грешной жизни.
О следующем эпизоде можно было бы смело упоминать в грядущих мемуарах или рассказывать внукам у печки, если таковые нарисовались бы на житейском горизонте. Сага называлась бы «Методика осмотра места убийства в присутствии агрессивно настроенного животного в цирковом слоновнике».
Но до мемуаров было еще плыть и плыть, а в те роковые минуты весь этот фантасмагорический бардак уже стал Колосова доставать. В который уж раз за эти дни нарушалось святое для начальника правило: смерть человеческая — жуткая, кровавая, насильственная, трагическая, все равно, — обязана быть пристойной. Она ни в коем случае не должна походить на сумасшедший абсурд, издевательский гротеск, глупую и пошлую буффонаду Они стояли перед слоновником — просторным и высоким металлическим ангаром. Окон в ангаре не было — только люки на крыше, распахнутые настежь. Дверь, однако, была заперта внушительным засовом.
— Уберите животное, — скомандовал Колосов, точно надо было взять за шкирку кота и выбросить его вон. — Пока не подъехала опергруппа, я сам займусь осмотром.
Они., все эти цирковые посмотрели на него как на ненормального. Возле слоновника уже собралась добрая половина труппы, и все подбегали новые зеваки.
Они окружили Никиту плотной стеной Он видел их лица — встревоженные, растерянные. Но во всем этом калейдоскопе его сейчас интересовало лишь одно лицо — лицо Баграта Геворкяна, который стоял тут же, рядом, напряженно и чутко прислушиваясь к звукам, долетавшим из-за железной двери ангара.
И вот от толпы отделился уже знакомый Колосову Генрих Кох. Он медленно направился к двери, взялся за засов.
— Гена, не делай этого сейчас, рано! — крикнул кто-то. — Подожди, пока Липский приедет.
Никита оглянулся и увидел высокого темноволосого красавца в кожанке и черных джинсах, подъехавшего к слоновнику на мотоцикле.
— Гена, Валентин прав, не нужно без Липского!
Он с минуты на минуту будет. Мы только хуже сделаем. Линда должна успокоиться.
В ангаре зычно и зло затрубил слон. И Колосов почувствовал, что терпение, его адское терпение лопнуло!
— Откройте дверь! — скомандовал он.
Под крик «Вы с ума сошли!» Кох, с непередаваемой ухмылкой глядя на багрового начальника отдела убийств, с лязгом отодвинул засов. Осторожно, медленно распахнул одну из створок. Сумрак. Запах конюшни, сена и навоза. И что-то огромное, темное в конце ангара…
— Нет, слава богу, цепь цела, крепкая, не вырвалась, — хрипло, но с заметным облегчением произнес Геворкян. — Ну, Линда, ну, девочка моя… Ну что ты разволновалась?.. Ну будь умницей…
Резкий визг — словно вот-вот взорвется неисправный водопроводный кран и…