— Все! Потише стала, можете заходить! Только осторожно. — Двери ангара приоткрылись, и высунулся Кох — мокрый, тяжело переводивший дух, словно он возил на себе или носил на руках этого чертова элефанта.
В ангар заходили не то чтобы осторожно, а очень осторожно. Судмедэксперт Грачкин, так тот просто крался по стенке, не дыша.
У Колосова было такое ощущение, что опергруппа в данную минуту интересуется вовсе не трупом, не новым загадочным убийством и не его скорейшим раскрытием по горячим следам, а этим вот серым чучелом в стойле.
Слона не укротили, его просто загнали в левый угол стойла и отгородили запасными брусьями. Завидев в своем ангаре чужих, он заревел, как иерихонская труба. Следователь прокуратуры сильно побледнел, но при этом храбро сжимал в руках «выездную папку» с бланками протоколов.
— Все нормально, не волнуйтесь. Линда вас не достанет. Только близко не подходите! — крикнул им Кох. Он стоял напротив входа, они не видели его лица, оно было в тени. Дрессировщик Липский молча стоял у брусьев. Их двоих и пришлось взять понятыми. Когда сделали первые обзорные снимки помещения и разворошили копну, Никита увидел на желтой соломе обильные пятна крови и мертвую молодую женщину, почти девочку. Кроме ситцевого полосатого халатика, трусиков и летних босоножек, на ней не было другой одежды. Судмедэксперт Грачкин приступил к осмотру.
— Рубленая рана затылочной области, — сказал он Колосову. — Удар нанесен сзади с большой силой.
Большая кровопотеря, естественно, но убили не здесь. Сюда труп доставили уже после убийства. Мы обнаружили бы и потеки крови, и следы волочения, если бы ночью не прошел такой сильнейший ливень… Знаешь, Никита, я давно замечаю, — патологоанатом вздохнул, — когда мы вот так зашиваемся, когда улики позарез по делу нужны, всегда идет дождь и все смывает. Закон подлости в нашей работе — величина постоянная, тебе так не кажется? Первая гроза за целый месяц, а ведь такая жарища стояла, чуть не сдохли все.
Колосов кивнул — туман как следствие ливня. Все по великому закону подлости.
— Удар топором нанесен? — спросил следователь прокуратуры, не отрываясь от заполнения протокола.
Патологоанатом снова наклонился над трупом, поманил Колосова тоже нагнуться. И они переглянулись. У обоих было чувство, что подобные телесные повреждения им обоим уже где-то встречались.
— По ряду признаков я бы предположил, что ее скорее всего ударили по голове.., лопатой, — произнес Грачкин после паузы. — После вскрытия я скажу точно, что это был за предмет. Но мне даже сейчас кажется, что…
Колосов выпрямился и помадил к себе одного из понятых — Генриха Коха.
— Ты знаешь, кто это? — спросил он, указывая на тело.
— Да, — Кох судорожно сглотнул. — Я как зашел, сразу ее увидел.
— Это жена Геворкяна, Илона Погребижская?
Кох как-то дико (Катя, доведись ей в тот миг оказаться на месте происшествия, именно так определила бы этот полунедоуменный и полуиспуганный взгляд) посмотрел на начальника отдела убийств.
— Это Ирка… — произнес он хрипло, — Ира Петрова, наша уборщица. Я все утро ее искал, думал, она в город подалась, на дискотеке загуляла. Валентин ее тоже искал — не нашел.
Никите в тот миг врезались в память веснушки Коха: они враз точно полиняли. И сам он, мгновенно утративший свой заносчиво-презрительный вид, казался искренне потрясенным гибелью девушки. Пока судмедэксперт и следователь осматривали тело, а слониха Линда с яростным упорством пыталась разломать свое импровизированное стойло и добраться до дерзких людишек, посягнувших на ее территорию, Колосов заставил администратора Воробьева выложить ему максимально больше информации о потерпевшей. Администратор, выглядевший так, словно его ударило сосулькой по макушке, поведал, что «девочка старательная была, увлекающаяся». Поступила на работу в цирк на должность уборщицы и смотрителя клеток около полутора лет назад, когда шапито гастролировал в Ленинградской области. До этого, по словам Воробьева, Ирина работала где-то в сфере общепита, то ли в городском кафе официанткой, то ли тоже уборщицей.
— Она мне так тогда сказала, — Воробьев судорожно вздохнул, — «Пал Палыч, согласна на любую, самую грязную, самую тяжелую работу, лишь бы у Разгуляева в номере…» Она его во время гастролей видела, ни одного представления не пропускала. Ну, я глянул — девочка романтическая и практичная одновременно, из рабочей семьи, а значит, трудностей житейских не испугается, ну и… Оформили мы ее по договору. И ни разу не пришлось жалеть, поверьте.
Господи боже, это такое горе, такое горе. — Воробьев трагически засопел. — В нашем цирке — и такой ужас…
Такая девочка преданная, такое отважное сердце…
Ведь это не кто-нибудь, это хищники, молодой человек! С ними уметь надо работать. А она никогда ни от какой работы не отказывалась.
В пояснениях этих кое-что было, и Колосов начал спешно развивать это «что-то». Он был сейчас готов уцепиться за любой намек, потому что новое и совершенно неожиданное убийство сразу спутало все карты. Не то что приемлемых рабочих версий, даже предположений о причинах гибели двадцатичетырехлетней цирковой уборщицы у него не было.
— Значит, Петрова хотела работать именно у Разгуляева. Так. Пал Палыч, люди мы взрослые, преступление это серьезное, так что без обиняков: парень он, как я заметил, бравый… Что-нибудь между ними было?
— Сложно сказать. — Воробьев тревожно смотрел в сторону слоновника. — Валя у нас — звезда в своем роде… Могу заверить вас, он исключительно порядочный и добрый человек. Но с женщинами… Сущая ветренность и непостоянство. Он их как магнит притягивает. Поймите — профессия-то какая! Дрессировщик! Каждый день игра со смертью. Вы на него взгляните, — горячо зашептал он Колосову. — На нем живого места нет, весь порван. Зимой вот случай был — лев лапой задел, так ведь сорок швов на руку Валентину наложили! Хорошо еще, сухожилие не задето оказалось. С такой профессией некоторые злоупотреблять начинают — как иначе расслабишься, снимешь напряжение? Валентин в рот капли не берет.
Но с женщинами… Неистовый он до них. Как ни гастроли — так тьма поклонниц и новая юбка.
— Что у него было с Петровой?
— Ну что? Естественно, вскружил девчонке голову. Долго ли? Вот, значит, пошла она за ним, как декабристка… Очень преданная девочка, работящая, радость бы другому на всю жизнь такая подарила. А Валентин… Я не в курсе, что у них там точно было, но…
Живут.., жили они в разных гардеробных. А на людях она за ним как собачонка бегала. А он.., он неплохо, впрочем, к ней относился. Но поверьте, всерьез эту девочку не принимал.
Колосов внимательно слушал.
— Тут у нас другой случай был, — продолжал Воробьев. — Роман Дыховичный, это наш коверный клоун, видели его, наверное… Хороший парень, и артист хороший, только слабость имеет к спиртному злую… Питал он к Ирине, понимаете? Чувства питал, даже говорили мне наши — предложение как-то сделал, вроде в шутку, но что у пьяного на языке.., понимаете? Очень переживал парень из-за нее и Валентина. Ирочка к нему хорошо относилась, жалела его — холостяк же беспризорный. Ну, когда постирать что, заштопать. У него младший брат есть Игорь — пацан еще, ну и за ним приглядывала. Когда покормит, когда… — Воробьев вдруг вытер глаза ладонью. — Ох, как жалко девочку! За что же так ее? Кто?! Ведь и врагов-то никаких. Да у нас тут — мы же цирк, поймите, мы — одна семья. Никогда ни интриг никаких, ни зависти, и вдруг… Слушайте, а может, ваш эксперт ошибается? Может, это все же животное? Поймите, у Линды случаются необъяснимые припадки ярости, и тогда…