Труп с места происшествия увезли ж половине шестого. Дверь в сто сорок восьмую квартиру вскрыли в восемь. В это же время стала известна и фамилия погибшего — Студнев Максим Кириллович, тридцати двух лет. Представитель ЖЭКа сообщил о нем скудные данные: въехал около полугода назад, купил двухкомнатную квартиру. Прописан по этому же адресу — Октябрьская, 27.
— У него машина есть и гараж-пенал, — сообщил Лесоповалову один из оперативников, — темно-зеленый «Опель Тигра». Машина очень приметная: я ее сам тут в поселке сколько раз видел…
— Проверьте гараж — там ли машина, и надо установить, где этот Студнев работал, чем занимался. И вот что еще, — Лесоповалов хмурился, — созвонитесь с Пашковым, пусть он эту фамилию по своему банку данных проверит — не связан ли этот, парень с наркотой. Может, действительно накололся и крыша от кайфа поехала. Шагнул с балкона в радугу, как этот, который из «Иванушек».
Квартира оказалась просторной, светлой и пустой. Никита по привычке начал с передней— с двери и замков. Никаких сомнений — дверь до вскрытия спасателями была заперта изнутри на задвижку. В прихожей на вершок пыли. На кухне — она была, как и вся остальная мебель, новехонькой, «под сосну» — в мойке груда немытой посуды, на полу сор. Кисло пахло застоявшимся сигаретным дымом. На столе стояла бутылка дорогого шотландского виски. Но, похоже, из нее еще не пили.
Комнат было две, и обе почти без мебели, как это и бывает в квартирах у молодых, приобретающих при переезде понравившиеся предметы, а не гарнитуры. В холле почти ничего не привлекло его внимания, а вот в спальне…
В спальне царил беспорядок: широкая двуспальная кровать — белье скомкано, простыни сбиты, подушки — на полу. Тут же на паласе валялась разбитая лампа. Стол, на котором она стояла, тоже опрокинут. Перевернута и низкая скамейка-пуф, на которую складывали одежду. Одежда была разбросана по полу.
Колосов поднял и осмотрел джинсы — потертые в рыжину, как было модно в этом сезоне, красную футболку и щегольскую спортивную куртку дорогой фирмы. На куртке его внимание привлекло белесое заскорузлое пятно — спереди натруди. Запах от пятна шел неприятный. Похожие пятна Никита заметил и на синей наволочке одной из валявшихся на полу подушек. Он указал на них Лесоповалову.
— И что это, по-твоему, такое? — спросил тот, брезгливо нюхая ткань.
— Похоже на следы рвоты. — Колосов отложил одежду Студнева и подушку в сторону. — Это надо бы отправить на экспертизу.
Он вышел в лоджию, примыкавшую к спальне. А вот и штора. Странно как… Точно кто-то в ней запутался, вслепую ища дверь в лоджию или же…
— Штору едва не оборвал, — сказал Лесоповалов, — она только на двух крючках держится. Хватался, наверное, за нее. Пьяный или накололся. Запутался, споткнулся — тут у двери порожек, вылетел в лоджию, цеплялся за шторы, потащил ее с собой, потерял равновесие, перегнулся через ограждение — и вниз…
— По-твоему, какого он роста? — спросил Никита.
— Он выше меня. Примерно метр восемьдесят… шесть. Никита подошел к ограде лоджии, померил.
— Возможно, все так и было, как ты говоришь. Высокий рост мог сыграть роковую роль, — сказал он. — Сталкивать его отсюда никто не сталкивал. В квартире он был один. Значит, упал сам, только вот…
— Что?
— Почему лампа-то на полу? Стол, подставка перевернуты? Мы грохот слышали — это, наверное, как раз лампа упала. Зачем он вещи-то бросал?
— Ну, пьяный или обкуренный. Ошалел! В невменяемом состоянии мог на вещи натыкаться, опрокидывать.
— В невменяемом, говоришь? Знаешь, Костя, я бы, помимо вскрытия, провел тут комплексную химическую экспертизу. Биохимическую, — сказал Колосов. — Ну хотя бы для того, чтобы нам с тобой было ясно, какое вино он перед этим пил и чем ширялся.
— Ладно, сделаем, о чем разговор? — Лесоповалов послушно кивнул.
Как только он укрепился в мысли, что убийством тут, скорее всего, не пахнет, он заметно повеселел. В тихих Столбах убийств не любили. От них только лишняя морока.
Ночью Авроре снова снилось море — зеленое, искрящееся солнечным светом. И песок пляжа был обжигающе горячий. Такой же, как там в пустыне во время сафари на джипах — она вышла из машины, поднялась на бархан и даже сквозь подошвы кроссовок ощутила, какой он огненный — песок.
Это было тогда — во время поездки в Марокко. Это было сейчас — во сне.
Сны — продолжение наших мыслей. Аврора часто думала об этом. Ей особенно остро хотелось снова поехать туда — одной, без детей. И увидеть все то, что в последнее время так часто воскресало во сне: фиолетовую гряду Атласских гор на горизонте, белые шапки вечных снегов, красные глиняные стены старого города посреди пустыни, тенистые извилистые улочки, где в полдень не услышишь человеческого голоса, а только воркование голубей, ту сумрачную лавку торговца сувенирами, где восемь лет назад они с мужем купили для первой своей квартиры забавный мавританский столик и медную лампу, в которой жил джинн.
Ничего этого уже не было с Авророй сейчас — ни квартиры, которая была продана, потому что они переехали всей семьей в огромный дом в подмосковной Немчиновке, ни мавританского столика, разбитого в щепки, ни лампы, ни джинна — он умер в заточении, так ни разу и не показавшись, ни мужа…
— …Эх, Дима-Димочка, я ведь так любила все эти годы…
«Ты достала меня, сука, ты уже достала меня! Доиграешься, дождешься, гадина…»
Это муж прокричал ей вчера по телефону. Голос его звенел от ненависти. И ей, Авроре, стало страшно. По-настоящему страшно.
С мужем Дмитрием Гусаровым они прожили ровно восемь лет и три месяца. Он был весьма удачливым человеком и словно родился для шоу-бизнеса. Только благодаря его энергии, связям и деньгам Аврора последние трудные годы еще как-то держалась на плаву. У нее было музыкальное образование. В детстве родители отдали ее сначала в музыкальную школу, затем в училище. Был и небольшой, но приятный голос.
Ее первые шаги на столичной эстраде двенадцать лет назад мало кем были замечены. И наверное, вряд ли бы что-то вообще получилось, если бы на одном невзрачном концерте ее не увидел шоу-продюсер Гусаров. Они познакомились. Он как-то сразу взял с ней, Авророй, простой, дружеский тон. Сказал: «Будешь держаться меня, сделаю из тебя звезду». Она не доверяла ему сначала. Правда, кто в это поверит — «сделаю звезду»? Но он сразу вложил в нее деньга, купил ей шлягер «Любовь», и эта самая «Любовь», спетая по-русски, и по-английски для Интернет-альбома, неожиданно для всех и для самой Авроры вдруг заняла вторую строчку в хит-параде на МТБ.
Гусаров сразу выпустил ее диск, организовал концертное турне по Кузбассу и Поволжью. И после одного из концертов в Челябинске предложил ей стать его женой: «Ты станешь самой знаменитой, я тебя сделаю, И за это ты родишь мне сына».
Самой знаменитой Аврора не стала. А Гусарову родила двоих сыновей. Первенца он ждал и, кажется, даже любил, а ко второму был уже совершенно равнодушен. А к ней, Авроре…